неискренними.
Он не ответил, лишь коротко кивнул. Но когда я закончил, он
завязал концы повязки и, вытянув мои руки параллельно друг другу,
посмотрел на них с едва различимой улыбкой в уголках рта. Запястья
выглядели по-разному: одно было забинтовано свободнее, а на другом
повязка, прикрывающая свежую рану, была толще. Он провел пальцем
по моему предплечью, от одежды к бинтам.
Я отдернул руки и попытался встать.
— Я оставлю тебя, чтобы ты мог. .
— Подожди, — сказал он. — Не уходи.
Я сел обратно. Он неподвижно стоял на коленях, почти как
человек на молитве, разве что в его глазах не было никакого покаяния
или благоговения – только зловещее спокойствие.
— Что? — спросил я, когда понял, что он не собирается у меня
ничего требовать. — Тебе нужно от меня... что-то ещё?
Он поднял голову и поймал мой взгляд. В уголках его глаз
собрались морщинки.
— Нет, я не о том, что ты думаешь. — Он встал, потянулся и
оперся бедром об изножье кровати. — Просто я пока не хочу
ложиться, вот и всё.
Я в замешательстве сдвинул брови.
— Ну и чего тогда ты от меня хочешь?
Он беспечно пожал плечами, обводя комнату взглядом. Я не мог
понять, что интересного можно найти в этой убогой обстановке, но он
рассматривал её, как горный пейзаж.
— Поговори со мной, — произнес он через плечо.
— О чем? — спросил я.
— О чем угодно.
Я в недоумении уставился на его спину. Я не понимал, что во мне,
шлюхе, может заинтересовать мужчину вроде него. Не моя комната, и
уж точно – не моя жизнь. Не раздумывая, я выпалил первый же
вопрос, который пришел в голову:
— Сколько тебе лет?
— Сто семьдесят четыре, — без промедления откликнулся он, но
слова прозвучали сдержанно и неестественно, невыразительно.
Словно ему задавали этот вопрос уже тысячи раз, и он заучил
наизусть ответ, не несущий никакого смысла.
Я смотрел на его профиль. Он пристально изучал комнату, и на
его лице отразилось легкое любопытство, словно эта скучная каморка
интересовала его больше, чем почти двести лет собственной жизни.
— Чем же ты занимался всё это время? — спросил я сам себя,
восхищенно представляя, сколько возможностей дает такая жизнь.
Он замер и медленно повернулся, хмуря брови.
— Что ты сказал?
Я незаметно сдвинулся к краю кровати, будучи неуверенным, что
означало его выражение лица, предвестником какого настроения оно
было.
— Я спросил, чем ты занимался все эти годы.
На этот вопрос он искал ответ гораздо дольше. Его взгляд стал
отрешенным, он уже смотрел не на стены, а сквозь пространство.
— Я читал. Я путешествовал. Я... не знаю.
— Не знаешь? — я скептически повысил интонацию. — Почти две
сотни лет, и ты говоришь, что не знаешь, чем занимался?
Он качнулся назад, удивленно глядя на меня. На его лице
отразилось странное смешение эмоций, и, в конце концов, черты
исказились от изумления.
— Думаешь, я вел учет завтракам и светским визитам? Кому такое
интересно? — спросил он с легкой усмешкой. — Всё это ужасно
скучно.
— Ты так считаешь? — резко спросил я. — Ты же вел такой образ
жизни. — Я поднялся и поправил края повязки. — Теперь ты готов
лечь спать?
Он покосился на меня и задержал взгляд на несколько мгновений.
— Нет. Думаю, нет, — наконец произнес он.
Сдаваясь, я вскинул руки.
— Ну и чего ты от меня хочешь?
— Поговори со мной. Просто поговори.
— Бога ради, о чем?
Он тряхнул головой.
— Без разницы. О чем хочешь. Расскажи, что ты делаешь в
обычные дни, когда я не прихожу и не отрываю тебя от работы. Что
угодно.
Я вздохнул и сел на кровать, он расположился рядом. Медленно,
неуверенно, я заговорил. Я рассказывал ему, что сплю целыми днями
– совсем как он – потому что работы больше всего по ночам. Я
сбивчиво описывал ему своих постоянных клиентов, в основном тех,
кто мне нравился и нескольких, которые, как я думал, повеселят его.
Но легче не стало – наверное, потому что я был напряжен, сбит с
толку его странной просьбой. А он нетерпеливо ерзал на постели,
словно не мог удобно устроиться. Я даже подумал, что он собирается
продержать меня весь день, пока я не потеряю голос, пересказывая
самые банальные мелочи.
К моему облегчению, опасения были напрасными. С