Казалось, миновала вечность, прежде чем это прекратилось. Орк убрал лапу от Поликсиса, и молнии погасли, хотя энергия по-прежнему искрилась вокруг посоха. От его черепа явственно поднимался дым, а язык болтался между клыков, точно у тяжело дышащей собаки. Зеленокожий потряс головой и повернулся к Ургорку и лекарю. Он произнес что-то на своем гортанном наречии и указал на Поликсиса.
— Еще раз! — приказал Ургорк. — Заряди ему еще раз!
Поликсис не успел даже проклясть орка, прежде чем молнии ударили снова.
КАСТОР
Кастор очутился в темном, выложенном камнем помещении; сенсоры шлема находили и подсвечивали очертания, уже занесенные раньше в память его брони. Он понял, что вернулся к склепам и изваяниям в криптах Святого Альбарака Литейщика.
Здесь многое изменилось с тех пор, как он со своим старшим братом в последний раз стоял в пыльных тенях. Контейнеры с боеприпасами Гвардии исчезли, разграбленные зеленокожими. Они оставили позади палеты, разорванный пластек, экскременты и неопределяемый мусор, разбросанный между могил и альковов со статуями. Некоторые орки развлекались тем, что разбивали и оскверняли изваяния падших или вскрывали саркофаги, выкидывая из них кости и истлевшие обрывки погребальных саванов.
Учитывая, сколько жестокости обрушилось на все то, что Кастор считал священным, можно было бы предположить, что гнев капеллана рано или поздно должен был иссякнуть. Но тем не менее его дух воспылал вновь при виде гнусного кощунства, совершенного ксеносскими отбросами, при виде разорения, которые они сотворили в священном месте упокоения чтимых слуг Империума.
Головорезы не стали останавливаться, разглядывая состояние крипт базилики. Без единого звука они рассеялись в темноте, держа наготове болт-пистолеты и боевые ножи, выслеживая тех, кто мог бы заметить их проникновение в гробницы. Но никого и ничего не было — это место казалось покинутым.
— Они гнездятся здесь, — сказал Север, указывая на кучи отбросов, заполняющие и углы. — Мы не можем оставаться надолго.
— Я и не собираюсь! — приглушенно прорычал Кастор.
Фоб возглавил отряд, и четверо примарисов двинулись к главной лестнице, ведущей из подземелья, обнажив оружие и приготовившись действовать при малейшем намеке на то, что их заметили. Когда они начали подниматься, некий звук достиг Кастора, разносясь эхом по базилике. Это был крик кого-то, испытывавшего невероятную боль.
Кастору понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы понять, что голос принадлежал его брату.
— Поликсис! — прорычал он, бездумно бросаясь вверх по ступеням. Север остановил его, перегородив своим телом узкий каменный проход. Черная броня едва не столкнулась с синей, и секунду два черепа злобно смотрели друг на друга, разделенные лишь парой дюймов.
— Ты останешься здесь, — сказал Север со щелчком вокса.
— Он жив, — ответил Кастор. Слова шуршали в воксе шлема, словно угли, что вдруг возродились к жизни, вспыхнули пламенем среди ржавого пепла. Жар этих слов расшевелил бы даже брата Адептус Астартес. Север не шелохнулся.
— Да, жив, — согласился головорез, и его голос звучал ледяной противоположностью горячим словам капеллана. — А ты останешься здесь, пока Фоб не проверит, что ждет нас наверху.
— Я не могу! — Кастор попытался отодвинуть головореза в сторону, но замер за секунду до столкновения. Клинок Севера метнулся к его горжету, блеснув во тьме серебром.
— Я не позволю тебе сорвать операцию, — произнес головорез. — Ни моя жизнь, ни жизнь моих братьев-смертоносцев, ни даже жизнь Хеликса не подвергнутся риску только потому, что ты не можешь контролировать свои порывы.
— Я контролирую себя, — возразил Кастор с усилием отступая на шаг назад.
— Нет, — резко ответил Север. — Ты хочешь подняться наверх и броситься на первого же ксеноса, которого увидишь. Даже если ты доберешься до Поликсиса и сможешь освободить его, тебе не удастся уйти прежде, чем вас сомнут числом.
Крик снова пронзил темноту.
— Мы нужны ему, — выговорил Кастор.
— И ты никак ему не поможешь, если будешь штурмовать базилику в одиночку, — возразил Север. — Правда в том, что, скорее всего, это ловушка. Какая еще причина может быть у орков для того, чтобы схватить и пытать его, если не затем, чтобы заманить как можно больше из нас в свое логово? Возьми себя в руки, брат-капеллан. Сейчас наихудший момент для всей твоей веры и ярости.