— Из батальона, мэм. Всех командиров рот вызывают на экстренное совещание в штабе полковника Рутерса. Ждем новых приказов.
— Трон, дай мне силы, — вздохнула Хэнлон, пробегая глазами сообщение, записанное вокс-оператором, и прикрыла веки, откинув голову к стене позади. Они только-только добрались сюда.
Она глубоко вдохнула и взяла себя в руки. Долг и честь.
— Приготовься, Крев, — сказала Хэнлон, отдавая бланк обратно оператору. Она допила остатки рекафа, потянулась и встала, отказываясь замечать боль в ногах и ноющие ступни.
— Доедайте побыстрее, — приказала она взводу. — Полная проверка снаряжения через десять минут. Я хочу, чтобы все были готовы выдвигаться сразу же после.
Большинство ее людей слишком устали, чтобы хотя бы озвучить свое отчаяние.
— Мы возвращаемся, мэм? — спросил рядовой Шарра. — Назад на фронт?
— Я знаю не больше, чем вы, — ответила Хэнлон. — Могу сказать только, что командир роты сейчас с полковником, и нам передали ждать новых приказов.
— Может, они хотят, чтобы мы возглавили отступление к Кротену, — вставил Ворн. — И дадут нам первыми выбирать, от кого из женщин столицы принять благодарности.
— Или мы возглавим штыковую атаку на Шеват, — ответила Хэнлон. — В любом случае поторопитесь и доедайте. Может, это наша последняя трапеза на ближайшие дни.
МРАЧНАЗУБ
Мрачназуб проталкивался через заполнившую базилику толпу, ревя стоящим перед ним, чтобы двигались, а не то получат по морде. Казалось, все до единого орки в городе набились в старое шипастое здание, чтобы посмотреть на последние мгновения пленного клювастого.
Вот только Мрачназуб теперь понимал, что пленный клювастый был вовсе не один. Он нашел следы в обломках — один неуклюжий и, возможно, несколько других. Следы обрывались внезапно, и охота прервалась, но ноб-камандас был уверен, что знает, в чем причина.
— Босс! — рыкнул он, отпихивая последних из больших нобов-телохранителей Ургорка, которые окружали трон на алтаре. — Босс, я прям срочно должен кое-что тебе сказать!
Ургорк повернулся, моргнул и зло нахмурился, глядя на Мрачназуба. Чудила Проныра и док Грок оба стояли возле пленного клювастого, все еще привязанного к стойке. Он выглядел измученным, его белая броня почернела от молний Проныры, лицо было искажено чудовищной болью.
— Мрак, где тя носило?! — рявкнул Ургорк.
— Охотился, босс, — поспешно ответил ноб, стягивая капюшон и почтительно опуская взгляд — Гроты кои-чо заметили в городе. Сдается мне, здесь есть клювастые, где-то рядом с нами.
— Он прям тут, тупой ты ушлепок! — огрызнулся Ургорк, махнув лапой в сторону пленника.
— Не, босс! — воскликнул Мрачназуб. — Их больше! Они пробрались прошлой ночью, с грузовиками. Они здесь, чтоб его освободить.
— Так чего ты им не навалял? — злобно спросил Ургорк. — Это ж твоя работа, типа?
— Я думаю, они в подземелье, босс, — сказал Мрачназуб. — Они должны идти по тоннелям и всякому такому, чтоб парни их не заметили.
— Тоннели, — повторил Ургорк, прищурившись. — Под этим местом есть тоннели, а, Грим?
— Ага, босс, — согласился Мрачназуб с энтузиазмом, понимая, что до большого орка что-то дошло. — Может, они там внизу прям щас!
— Ха! — Ургорк перевел взгляд с Мрачназуба на клювастого, потом на Проныру и Грока. — Может, поэтому сквиги так бесятся и грызут всех парней. Ну, есть тока один способ проверить. Выпускайте их.
КАСТОР
Стрикс с рассвета стоял в карауле, возле верха ступеней, выходящих в базилику. Головорезы взяли под наблюдение все три лестницы, ведущие в крипты, а также пробитый взрывом вход. Пока что они убили семерых ксеносов, которые забрели вниз, не позволив ни одному из них поднять тревогу.
Кастор оставался в стороне от братьев-смертоносцев. Большую часть времени он провел, стоя безмолвно и неподвижно перед траурным изображением Императора в образе Жнеца, укутанного в плащ и с черепом вместо лица. Статуя была рассчитана на обычных людей, и примарис возвышался над ней. Они странным образом сочетались, эти два лика смерти: один — живое и дышащее наследие другого, того, кто изображен был в камне, — и оба были окутаны тенью.
Сообщение Тирану уже отправили. Теперь они ждали. Это жгло Кастора, прожигало его насквозь; собственный огонь пожирал его изнутри, а в тенях два воплощения смерти смотрели друг на друга: одно — из резного камня, другое — в черной и костяной броне, до краев наполненной гневом. Все мысли капеллана выжгло раскаленным добела жаром, что едва сдерживали черные пластины брони, — остался только горький пепел, горячие угли, от которых перехватывало дыхание и дрожали руки.