Среди тех, кто присоединился к его армии особенно выделялся старый центурион Деций Сей. Полемий указал на него, как одного из героев, благодаря которым Арелат устоял во время жестокого штурма. Старый солдат с мрачным лицом сразу понравился Крассу. Говорил он мало, но всегда по делу, за плечами у него был большой опыт военных компаний, и Красс доверил ему командование когортой, сформированной из вступающих в армию добровольцев, а также допустил к участью в военном совете.
Совет этот прошел сразу же как только Немауз был очищен от последних остатков готского гарнизона. Когда стало ясно, что город им не удержать, небольшой отряд готов попытался укрыться в превращенном в крепость амфитеатре. Однако их было слишком мало, чтобы успешно защищать огромную арену и легионеры быстро выкурили их оттуда. Всего при штурме было убито около трех тысяч готов, пленных было на удивление мало — только те, кто догадался сдаться легионерам. После того, как пали ворота и готы бежали со стен, в городе началась резня — граждане Немуза сполна отплатили варварам за все обиды.
Римская армия при штурме серьезных потерь не понесла. На все вопросы Красс, усмехаясь, отвечал, что благодарить за это следует Одоакра и его людей, которые под видом перебежчиков проникли в город. Как обстояли дела на самом деле, Красс предпочел помалкивать, считая, что не пришло еще время открыто говорить об этом.
Военный совет, на котором присутствовали все командиры римлян, решал один вопрос — как поступить дальше? Теперь, когда в руках римлян был Немауз, прочная связь с Арелатом и галльскими провинциями, из которых Красс мог черпать людей и припасы, была обеспечена, и можно было подумать о том, как окончательно разгромить Эвриха. Часть легатов и офицеров стояла за марш на Толосу, столицу вестготов. Осадив и взяв этот город можно было распространить власть Рима на всю Аквитанию и, выйдя к Лигеру, соединиться с наместником Северной Галлии Сиагрием.
С другой стороны, Вибий Цестий, командир букеллариев, предлагал идти к Пиренеям. Заняв горные проходы, можно было рассечь силы готов надвое, отрезав от Аквитании войска находящиеся в Испании. Кроме того, Цестий утверждал, что испанские провинции сохраняют верность Риму и станут превосходной базой для продолжения войны.
— Готы так и не смогли покорить Иберию, — говорил он. — Бетика и Лузитания на юге все еще свободны. Они утратили связь с Римом, но по-прежнему признают себя частью Империи. Тарракон также еще держится. Они присылали послов в Рим, прося помощи против Эвриха. Еще недавно мы не могли оказать ее, но теперь все изменилось. Войдя в Иберию, мы будем встречены с ликованием и при полной поддержке населения легко разобьем готов. Таким образом, Аквитания окажется окружена со всех сторон. На западе — Океан, на севере — Сиагрий, с востока Арелат и на юге — наша Иберия. Готы не продержатся долго. В Аквитании же полно предателей, и они будут стоять за Эвриха. Война здесь затянется, а в это время Испания без нашей помощи может пасть.
Против этого плана яростно возражал Паоний. Этот сенатор из Арелата по слухам был очень богат и владел обширными землями. В свое время, лет десять назад, он был префектом Галлии, а сейчас, хоть и был уже в годах, присоединился к армии вместе со своими букеллариями. Этот крепкий старик с живыми черными глазами, даже в походе не желающий расставаться с роскошью, требовал идти на Толосу.
— Взяв их столицу, мы закончим войну! — кричал он, багровея, в лицо Цестию. — Ты всю жизнь прожил в Риме, а смеешь рассуждать о Галлии и Испании, будто родился тут. Толоса — вот ключ к победе! Возьмем ее, и власть готов рухнет. Магнаты Аквитании увидят, что у Эвриха нет больше военной силы. Увидят, что готы — это никто, это — тьфу! И тогда они отвернуться от самозваного «короля». Приползут к нам на брюхе, вымаливая прощения. Но мы прощать их не станем — о, нет! Я об одном прошу тебя, великий Красс — не слушай оправданий аквитанских собак! И ни в коем случае не позволяй им оставить свои имения. Они уже предали Рим один раз, предадут и другой…
Красс слушал их спор с непроницаемым лицом, но про себя усмехался. Этот Паоний чем-то напомнил ему себя самого. Красс видел его насквозь — сенатор думает совсем не о том, что так старательно выставляет на показ. Его заботит не слава Рима и даже не разгром готов. И на войну он так рвется вовсе не для того, чтобы спасти Галлию от ненавистных варваров. Нет, Паоний думает лишь о том, как увеличить свое состояние. Наверняка, он уже прикидывает, какие земли и конфискованные у предателей виллы достанутся ему и его семье.