— Сангвис... кровь... — пробормотала она почти беззвучно.
Рун смотрел на Эрин, и его пальцы бессознательно тянулись к его нагрудному кресту. Распятие покоилось над его безмолвным сердцем, серебро обжигало его кожу, и эта боль должна была вечно напоминать ему о его обетах перед Христом и Церковью. Эрин на мгновение задержала взгляд на перевязанной культе Руна.
«Разве вынесенной им боли не достаточно для любого божества? »
Она вновь перенесла внимание на церковь, в очередной раз осознав, что та выстроена на крестообразном основании.
«Как распятие на груди у Руна».
В голову Эрин пришла неожиданная мысль, и, спеша проверить ее, женщина пошла прочь, шурша соломой, раскиданной на полу. Она направлялась в центр церкви, где неф пересекался с трансептом. Оглянулась на Руна, видя ожог у него на груди, над сердцем.
Теперь она стояла в самом сердце храма Гуго.
А ведь назначение сердца — качать кровь, не так ли?
Сангвис должен быть здесь.
Эрин снова посмотрела на потолок прямо у себя над головой. Не спрятал ли Гуго камень там, наверху?
«Нет, — решила она, — эта загадка уже решена».
Процитированный ранее принцип эхом отдался в ее мыслях.
Что вверху, то и внизу.
Эрин посмотрела себе под ноги, потом опустилась на колени и начала искать, сметая солому. Она шарила ладонями по полу, пока не нашла камень с характерным углублением —округлым, с фестончатыми краями.
Похожим на чашу.
— Он здесь, под полом, — произнесла Эрин, сначала нерешительно, затем громче и увереннее: — Вы превратили Сангвис в сердце своего храма, месье де Пейн! Вы спрятали его здесь.
Остальные бросились к ней, спугнув стаю черных птиц из-под высокого свода.
Гуго неспешно направился следом.
Рун первым подбежал к Эрин и опустился на пол рядом с нею. Он положил ладонь на найденный ею булыжник с углублением.
— Она права. Я чувствую отголоски святости, исходящей оттуда.
София присоединилась к нему, согревая ладони теплом этой святости. Из всех сангвинистов только Элизабет осталась стоять позади, скрестив руки на груди и почти равнодушно глядя на прочих.
Даже львенок подсеменил поближе. Звереныш держался рядом с Гуго, в основном рассматривая птицу, сидящую на плече отшельника, — естественный интерес для представителя семейства кошачьих. Хорошо, что Гуго действительно покормил его. И все-таки, оказавшись в центре храма, лев аккуратно коснулся лапой углубления в камне, явно наслаждаясь тем, что ощущал при этом прикосновении.
Это движение заставило Эрин вернуться к мелким деталям загадки. Она провела пальцем по фестончатому краю углубления, подумав, что ключом, вероятнее всего, тоже служит кровь.
— Это врата сангвинистов, не так ли? — заявила Эрин. — Единственный способ его открыть — кровь сангвиниста.
— Вы поистине неординарная женщина, — признал Гуго. — Ваша внимательность поражает.
Она смотрела на него, чувствуя, что здесь кроется что-то еще.
— Что-то подсказывает мне, что открыть эти конкретные врата не так-то просто.
— Действительно, подобные врата можно запереть многими разными способами.
Эрин вспомнила, как Бернард закрыл дверь приказом «pro те».
— Даже я больше не могу открыть их, — сознался Гуго. — Я запечатал их приказом, который помнят лишь немногие сангвинисты. Даже мой дорогой друг Бернард не входит в их число.
Эрин кивнула. По крайней мере это имело смысл. Запереть врата так, чтобы никто не смог заставить Гуго открыть их — каким бы то ни было принуждением.
— Я слишком грешен, чтобы открыть их теперь, — продолжал де Пейн. — Необходима чистота, чтобы отворить святой камень.
— Чистота? — переспросила Эрин.
— Они откроются только для сангвиниста, который никогда не ведал вкуса крови, прежде чем испить вина и принять то, что предложил Христос. — Гуго посмотрел на них. — Нужна кровь Избранного.
Эрин повернулась к Руну.
18 часов 18 минут
Под взглядами, направленными на него, Корца отпрянул назад.
«Я не Избранный... по крайней мере теперь уже нет».
Это было правдой — то, что он не пробовал крови, прежде чем стать сангвинистом. Рун помнил, как подвергся у могилы сестры нападению стригоя и как сразу же был спасен тройкой сангвинистов, которая и доставила его к Бернарду. Там, стоя на коленях, он принес свои обеты, испил вина и принял церковное облачение, вступив в ряды ордена.
«Но теперь я далек от чистоты».