— Я знаю, знаю. — Она покачала рукой. — Небеса запрещают кому-либо проявлять эмоции рядом с Марией. Обычно я делаю все, что мне заблагорассудится, но поскольку это день твоей свадьбы, я думаю, что могу держать это под контролем, по крайней мере, до окончания церемонии. А теперь иди сюда. Давай наденем это платье.
Она расстегнула молнию на мешке для одежды и осторожно извлекла красную атласную ткань. Мы все смотрели, потеряв дар речи, как она держит его в руках, позволяя ткани распуститься.
— Мария, дорогая. Раздевайся и садись на стул. — Она кивнула на древний деревянный стул у стены. Я расстегнула блузку и бросила ее на стол, затем сняла бюстгальтер и шорты, опустилась на холодный стул и обула черные лакированные туфли Louis Vuitton на каблуках.
Когда я подняла глаза, все три женщины уставились на меня. — Что? — огрызнулась я, испугавшись, что возникла проблема.
— Маттео охренеет, когда увидит тебя. — Щеки Софии стали ярко-красными, и дьявольская улыбка расплылась по ее лицу.
Мы все разразились смехом. Некоторые из нас от смеха, некоторые от ужаса.
Независимо от источника, было удивительно, какое облегчение может принести простой смех. Когда я шагнула в платье, его прочность придала мне достаточно сил, чтобы встретиться лицом к лицу с ожидающей толпой. Мы все бегали вокруг, делая последние штрихи, пока не раздался предупреждающий стук в дверь.
— Пять минут, дамы, — позвал мой отец.
Время пришло.
Кольцо на пальце, диадема на голове, сердце в горле, я направилась к дверям часовни.
Мою маму проводил внутрь один из служителей. Алессия и София последовали примеру подружек невесты, остались только мой отец и я.
Он посмотрел на меня, и от бушующих в его взгляде эмоций я чуть не упала на колени. — Я так горжусь тобой, Мария. Твоим упорством и решимостью. Твоей силой и преданностью. Ты выросла в прекрасную молодую женщину, и я всегда буду любить тебя.
Эти слова пронеслись на цыпочках по моему сердцу, зарылись в мою душу и заставили меня почувствовать, что у меня выросли крылья.
— Спасибо, папа, — прошептала я в ответ, не в силах больше ничего сказать без приступа слез.
Он кивнул мне, и я кивнула в ответ, давая понять, что пора.
Я отказалась надеть вуаль, поэтому я беспрепятственно увидела Маттео, когда двери открылись и его горячий взгляд столкнулся с моим. Голод, благоговение, неуверенность, решимость. Все это я могла видеть. Почувствовать. Маленькая часовня, казалось, усиливала эмоции, каждая из которых отражалась от крутых потолков и обрушивалась на меня со всех сторон.
Маттео был одет в классический смокинг. Безупречный. Неподвластный времени. Совершенный.
Я была ослеплена его губами, глазами и манящей властью. За эти несколько секунд он не был мне ни другом, ни врагом. Моим любовником или моим мучителем. Мы были просто замком и ключом, предназначенным для того, чтобы соединиться в одно целое.
Когда мы поднялись на помост, отец поцеловал меня в щеку, а затем подал мою руку Маттео. Рука отца была прохладной, но рука Маттео пылала на моей коже. Его глаза пробежались по моему лицу, поглощая каждый сантиметр, который можно было увидеть.
— Совершенно потрясающая, — вздохнул он, неохотно поворачивая нас к священнику.
Я судорожно вдохнула и попыталась сосредоточиться, поскольку неразрывно связывала свою жизнь с мужчиной рядом со мной.
12
МАТТЕО
Не нужно было быть гением, чтобы понять, что с Марией что-то не так, но у меня были другие заботы. Бегать за моей будущей молодой женой и подталкивать ее к откровениям не входило в мой список дел. Вполне возможно, что ее исчезновение было следствием предсвадебной нервотрепки, но что-то подсказывало мне, что за этим кроется нечто большее.
По моему опыту, женщины держали это дерьмо в себе очень долго, прежде чем оно выплеснулось наружу. Я не сомневался, что услышу именно то, что ее гложет — не было смысла торопить события. Я даже пытался убедить себя, что мне все равно, почему она расстроена. Что она мне безразлична.
Затем в маленькой часовне открылись двери, и волна похоти ударила меня прямо в нутро. Может быть, это была просто похоть, стирающая рациональное мышление, но при виде ее у меня щелкнул выключатель. Ради нее я готов рушить горы, покорять города и осушать океаны. Было бы довольно лицемерно с моей стороны сказать, что мне все равно.
Я был в полной заднице.
И все же, если это означало назвать ее своей, я знал, что это того стоит.