Свет радости зажег ее глаза...
Доктор!
Поклон. Смешной, угловатый поклон горбуна, — она отвечала легким наклонением головы.
Спустя минуту они оба уж сидели; она — на низенькой удобной кушетке, он — в нескольких шагах от нее на стуле. Она глядели на его рыжую, кудрявую голову, почти совсем ушедшую в острые, угловатые плечи, на серые проницательные глаза и весноватое, покрытое редкой растительностью лицо... Наряду с каким-то неясным, необъяснимым чувством страха, в ее мозгу непроизвольно воскресали картины детства...
Наконец, он заговорил:
— Ну что, как ваш муж?
— Спит...
— Когда он приходил в себя?
— Вчера вечером.
— У него жар?
— Кажется, нет. Впрочем, не хотите ли посмотреть его?
— Хорошо, сейчас. Эти часы слишком громко идут, — они всю комнату наполняют своим тиканьем, а между тем не только здесь, но и в соседней комнате должна быть абсолютная тишина, от этого зависит жизнь вашего мужа.
Она вздрогнула...
— Простите, княгиня, что я так грубо это вам сказал... но это мой долг.
Она чувствовала, что почва ускользает у нее из под ног.
— Стало быть положение Стаха опасно? — прошептала она как-бы про себя.
— Все зависит, сударыня, от вас. Вы должны во всем беспрекословно слушать меня, — отвечал он с какой-то загадочной улыбкой.
— Приказывайте, — я буду вам, повиноваться.
В ее голосе звучала безграничная покорность.
Она осторожно на цыпочках прошла в другой конец комнаты, где в резном ореховом шкафчике за стеклом находились большие старинные часы. Она остановила их...
— Здесь слишком светло, — снова прозвучал повелительный шепот доктора.
Она еще ниже опустила свет в лампе. Теперь полумрак стал совсем непроницаемым, тяжелым таинственным.
— Дайте мне, пожалуйста, свечу и, если можно, с зеленым абажуром.
Она хотела что-то спросить у него, но чтобы сделать это тихо, надо было приблизиться к нему, так как он стоял в нескольких шагах от нее. В темноте она подошла к нему совсем вплотную...
— Извините... я тут стою, — шепнул он.
Она почувствовала, что вся кровь прихлынула ей к лицу, и в душе она благословляла царившую в комнате темноту.
— А свет не повредит ему? Ведь, вы, доктор, говорили...
— Я просил вас дать мне свечу с зеленым абажуром, впрочем, как же иначе, ведь, надо мне исследовать его!
— Свечу и все, что вам может быть нужно, вы найдете на ночном столике у изголовья кровати.
Когда он отошел и скрылся за драпировкой, она почувствовала, что у нее подкашиваются ноги.
Чувство безграничной нежности, любви и отчаянья сплелись в ее сердце тесным узлом и заставили затрепетать с ног до головы, а губы ее снова беззвучно прошептали:
— Стах...
За драпировкой мелькал желтоватый свет свечи и скользила тень доктора.
Спустя несколько минут он вышел из-за драпировки, держа в руках свечу, желтоватое пламя которой озаряло его лицо целой гаммой светотеней.
— Мне нужно с вами серьезно поговорить, — начал он еле слышным шепотом, — не сесть ли нам вот там, в уголку.
То, что было в ней до сих пор неуловимым, туманным предчувствием, теперь стало чем-то живым, почти осязаемым, — выползло из нее и предстало во всем своем омерзительном ужасе...
— Вы мне разрешите, княгиня, — говорил он очень сдержанным, почти шипящим голосом, — сделать маленькое отступление? Я хотел бы коснуться некоторых событий, имевших место несколько лет тому назад...
— Нет... — прервала она, — нет, потому что это не имеет ничего общего с болезнью моего мужа.
— Может быть, между тем, что я намерен сказать вам и болезнью вашего мужа нет непосредственной связи, но, однако, от того, выслушаете ли вы меня и как отнесетесь к моим словам, зависит его жизнь.
Она к своему удивлению заметила, что слова доктора пе были для нее неожиданностью, и делая над собою усилие, с плохо замаскированным отвращением, отвечала:
— Я слушаю вас...
— Я только считаю своим долгом предупредить вас, что мы должны избегать всякого шума; состояние больного покамест еще таково, что малейшее волнение, неожиданное пробуждение — и все будет кончено... Я говорю вам это, как врач, и советую помнить, что...
— Не трудитесь напоминать мне, я лучше других помню, как следует себя вести в присутствии больного... Я только раскаиваюсь, что не ушла отсюда, пока вы исследовали мужа.
— Вы не могли этого сделать.
— Почему?
— Я думаю, вас интересует хоть немного мое мнение о состоянии больного.
Горячая волна облегчения прокатилась по ее груди.