Она выдыхает через рот и теперь уже зажмуривается сама, обвивая шею; продолжает шептать на ухо абсолютно успокаивающе:
— Мы сделаем это вместе, – его Цербер перестаёт лаять, ведь чувствует: опасность миновала. Нити слюны из пасти – из чистого удовольствия. — Я и ты, против целого мира, – Скарлетт легко водит по открытой коже кончиками пальцев. — Вместе. Навсегда.
Дрожь вливается через проступающие жилы на белых кистях. Баркер перестаёт бороться – совсем как утопленник, канувший в прорубь; перестаёт и поднимает руки, порываясь обнять её. Неуверенно. С боязнью.
— Я не брошу тебя, – он опускает голову и вдыхает сладость мёда, прижимая Гилл к себе. — Никогда, – она пальцы запускает в черноту его волос.
Скарлетт – чёртова Геката, застёгивающая ошейник на его адских псах. Скарлетт – та, кто поведёт их через омертвевший огненный сад.
Она внутренне скалится, чувствуя на себе его руки. Сегодня её цель была достигнута, а знамёна Баркера – опущены. Она скалится, потому что знает: отныне он принадлежит ей.
Ника снимает свой венок, ведь из её глаз – кровавые слёзы. Ника плачет, ведь сегодня Рик проиграл.
Комментарий к XV: МЕЖ БОГОМ И ЗВЕРЕМ
ярік я їбу там уїбало
торжественно объявляю начало пиздеца девочки и мальчики
ричард ты такой еблан честное слово надо было её сразу убить а ты как всегда каждую пятницу блять одно и то же
завтра сдаю литературу мне бы готовиться а я тут хуйнёй страдаю peace death
к слову если кто не знает: в древнегреческой мифологии ника – богиня победы, геката – тьмы и чудовищ
вот так вот
========== XVI: СИЛКИ ==========
Комментарий к XVI: СИЛКИ
уберите ссаные тряпки, не надо меня пиздить, я могу всё объяснить
окей, эту главу я переписываю третий блядский раз
по-то-му что
мне не нравится. типа, от слова совсем. я давно уже не работаю с вдохновением, оно приходит в процессе; проблема в том, что первый вариант главы показался мне каким-то… бессмысленным? он вообще не вносил никаких изменений в сюжет, никак его не двигал. просто есть и есть, пускай и написан нормально. это плохо.
второй – херня ещё большая. более того: херня неинтересная, рутинный бред, которого здесь уже было предостаточно.
в самом деле, я хотела адский замес, а получается какая-то пиздобратия с фракталами на стенах.
нужно чаще выходить на улицу?
лол, попробуйте по этой главе отгадать, кто станет абьюзером в их деловых™ отношениях
я хз, пусть будет:
wolkenfanger und sternenreiter – der kommissar
summer of haze – mavka
lana del rey – blue jeans (gesaffelstein remix)
blackbear – dead to me
помните о двойном дне
В четыре утра блядски холодно. От порывов ветра хочется укутаться в куртку поплотнее.
Идя вдоль предрассветной пустынной улицы, Баркер прокручивает в голове выпуски новостей на телеканалах, проглатывая сигаретный дым. Слюна впитывает горечь, но на асфальт он не сплюнет – не распиздяй же, в самом деле.
«Около железнодорожной станции Апфилда, на пересечении двух улиц, в ночь с двадцать девятого на тридцатое мая была найдена отсечённая мужская рука».
Сейчас, стряхивая пепел и кашляя, будто туберкулёзник, Ричард думает только о том, как скоро копы отыщут челюсть – обескровленную, как кусок мяса со скотобойни, и без доброго десятка зубов. Он улыбается собственным мыслям. Наводить ужас на людей одним своим существованием приятно чертовски: осознание того, что кто-то трясётся в безотчётной панике даже не зная виновника своей истерики, греет Ричарда больше, чем несколько тёплых одеял.
Только он и сам напуган.
Сложно понять, в какой момент сознание Рика начало перестройку; да, в его фантазиях всегда было место жестокости, и не только над жертвами – над всеми, без какого-либо исключения. В своей голове он топил мир в боли и скармливал ему страдание с чайной ложки, в своей голове он дарил смерть собственным друзьям, матери и даже сестре; в его голове ковёр из тел покрывал паркет его дома.
И он, несомненно, больной ублюдок с корнем «боль» в «больном». В недосягаемых мечтах он делал мебель из чужих костей и кормил несуществующих собак человеческой плотью, в фантазиях он мешал кровь с церковным вином и пил его литрами, но.
Ужасные помыслы всегда оставались только там: в недрах тягучего мрака, в воспалённом мозгу, на периферии. Только там, и сам Баркер никогда не позволил бы им вырваться наружу.
У Ричарда – девяносто девять проблем, и Скарлетт Гилл – его сотая.
Пустым взглядом скользя по облезшему коту, роющемуся в перевёрнутом мусорном баке, Ричард убирает тлеющую сигарету от пересохших губ, а после – тушит об запястье. Дурацкий ритуал: одна жертва – один след. Большинство из них блёклые.
Всё, что осталось от Итана – кусок нижней челюсти, выброшенный из окна полуразваленной арендованной машины со снятыми номерами и кисть левой руки, сейчас проходящая медицинскую экспертизу. Можно ли установить личность по ряду из пятнадцати зубов?
Рик не знает. Знать не хочется.
Скарлетт по нитям вытаскивает из него всё самое сокровенное, будто разрушает печати, за которыми он скрывает ужас и первобытную кровожадность, присущую человеку-зверю, человеку-несоциализованной твари, человеку-хищнику. Баркер верит: жестокость живёт в каждом, жестокость – неотъемлемая часть человеческого существа. Жестокость – то, что закладывается на генном уровне, жестокость – то, с чем он всегда боролся.
Его жестокость – то, к чему у неё есть ключ.
Настолько омерзительно, что хочется выблевать собственный желудок, а потом побиться головой об кафель. От своих рассуждений становится плохо. От мыслей о том, что Скарлетт добра к нему – ещё хуже.
Это глупо. Никто не относится к Рику хорошо бескорыстно, и он, будучи не самым глупым, понимает это, ведь кто-то всегда в чём-то нуждается, кто-то постоянно на что-либо рассчитывает. Ему привычно. Загвоздка: Гилл ничего не требует взамен. Да, кошмарно: она просто находится рядом. И всё. Рику было бы значительно проще, произойди всё по стандартному шаблону.
Она рядом и его это бесит.
Бесит.
Под её влиянием он становится другим. Под её влиянием искажается даже восприятие; ему не нравится, как Скарлетт на него воздействует. Ричард в ужасе по одной простой причине: вдохновение не может быть долговечным. Никак. Что угодно, только не оно.
Баркер понимает, что это может значить, и именно поэтому сбрасывает её звонки, никогда не отвечая на сообщения. Именно поэтому уже которую ночь подряд шляется по разнообразным тусовкам, накуриваясь до тошноты. А ассоциации у него самые гадкие.
Рик бросает окурок в урну.
Лучше переключиться на кого-нибудь другого; так будет лучше для всех, верно?
Просыпаясь в чужой квартире после очередной пьянки (за которой он, конечно же, только наблюдает с косяком в зубах, потому что алкоголь – пойло для скота), в постели с совершенно незнакомым ему человеком, Рику в голову бьют до боли знакомые образы: золотисто-коричневые пряди волос, разбросанные по подушке, миндаль с горькой ванилью в воздухе, искусанные короткие ногти и тёмные синяки на вытянутых руках.
И всё, блять, не то.
Они – лишь тусклость пятен в сравнении с ослепляющим блеском, дешёвая подделка общепризнанного мирового шедевра. Они, на самом деле, ничто, и Баркер знает это, как никто другой. Потому поперёк горла встаёт тошнотворный ком. Потому Рик меняет одну копию на другую. Без разбора. Начинает надоедать, но сдаваться не хочется.