— Зачем ему это делать? – Скарлетт глубоко дышит, перехватывая его ладони. — Зачем им всем это делать?
— Видимость работы, я не знаю, – шепчет Рик. — Хотят создать иллюзию безопасности. Показать, что полиция выполняет свои обязанности, или… Я… Я не знаю. Не знаю. Прошу, не ори только, – сцепил зубы Баркер, оглядываясь. Рядом с ними – никого, но это никак не отменяет риска.
— Он забрал наше. Наш почерк, наши старания, просто взял себе. Присвоил, Ричи.
Рик видит: она в шаге от обрыва. Расплакаться или устроить массовый расстрел тут же – он не знал.
— Спокойнее, – точно, вот-вот расплачется. — Скарлетт, погоди. Да, ты права, – Гилл отворачивается, почти всхлипывая. От её слёз – солёных, как воды Тихого океана и вызванных не им самим – становится паршиво. — Но почему ты считаешь это чем-то ужасным? – приглушённо, упоительно, прямо на ухо.
— Правда? – резко спрашивает она, впиваясь в него взглядом. — Ты правда думаешь, что это – не плохо?
Правда. Промолчать?
— Нет, я…
— Мы покажем им, – вырывается, стоит ей вновь отвернуться. — Мы покажем им, как сильно они ошибались.
Вызов ложится бликами на её вытянувшееся лицо.
— И тогда они поймут, насколько чудовищной была их ошибка.
Её синие глаза против его чёрных. Её ярость против его смятения. Её сила против внушённого ему страха.
Мир останавливается. Зависает, как нечто неисправное, застревает в текстурах, проходит сквозь него и циклично исчезает. Время стоит на месте. Скарлетт сверлит в нём дыру одними лишь глазами, с головой опуская в ледяное течение собственного влияния.
— Мы убьём нескольких.
Ты со мной или ты против меня?
— Что? – сдавленный, короткий смешок. — Шутишь, что ли?
— Мы придумаем что-нибудь ещё, – она шепчет с тем же убедительным блеском на радужке, отчаянно пытаясь усыпить бдительность. — То, с чем они никогда не сталкивались прежде. То, от чего они точно проблюются перед тем, как начать следствие.
— Нет, – ошеломлённо выпалил он. — Ты в край… Нет, – превращается в сплошной комок оголённых нервов. От давящей безысходности может только улыбаться, показывая зубы. — Этого не будет, Скарлетт. Так нельзя.
— Хочешь, чтоб я сделала это сама?
— Давай будем честными, – теперь уже, когда услышанное доходит до клеток мозга в полной его мере, Рик фыркает. Сознание плавится до сих пор, но он храбро противостоит. — Сама ты не сможешь.
— Я? – хохочет, затем поджимая губы. — Я и не смогу?
— Окей, просто послушай, – он на выдохе старается воззвать к её разуму, подавив импульс. Только проблема: разум, вероятно, будет хотеть того же. — Послушай, ладно? – Рик предпринимает безрезультативную попытку сдержать порыв, своим холодом обдавая её шипящую щёлочь. — Возможно, для нас так будет лучше. Мы можем всё продолжить, только… Немного по-другому, да?
(«а тебе этого точно хочется?»)
— Не надо. Да, ты можешь сделать это сама. Всё сделать сама, я был не прав. Но это того не стоит, Скарлетт, пойми.
Гилл стихает. В очередной раз уставляется на него пустыми глазами, уже ничего не выражающими, словно пытаясь загипнотизировать.
(«или убить»)
Странно, что в её волосах ещё не вьются змеи.
— Тебе это не нужно. Нам это не нужно.
Молчание тяжестью ломает череп. Он порывается спросить, услышала ли она его вообще.
Скарлетт делает шаг вперёд. Почти не дышит, когда её лицо озаряет сверкающая улыбка.
— Единственное, что мне не нужно – ты.
Она скалит зубы, не сводя тяжёлого взгляда, от которого боль лезет под кожу, всасываясь в кровь.
— Если ты не можешь выполнять элементарные задачи, которые перед тобой ставят – мне жаль. Неискренне, правда, – улыбается шире, готовая зашипеть. — Потому что бесполезные люди, в большинстве своём, ничего не заслуживают и ничего не стоят.
Он пропускает слова сквозь себя, понимая, что это – то, чего он ждал так долго. Это – могильные черви, выедающие глотку. Это – боль в костях и множественный раскол сознания. Это – настоящий облик Скарлетт Гилл.
— Если хочешь оскорбить меня, назвав никчёмным – увы и ах: у меня иммунитет.
Кто-то смотрит.
— Ты не никчёмный, Ричи, – зловеще шепчет та, пока за его сердце цепляется ледяная рука мучительного беспокойства. Кто-то смотрит. Сейчас. На них. Оборачиваться нельзя.
Если слышали?
— Ты, – она тычет пальцем в его грудь, поднимая голову, когда подходит вплотную, – ничтожный.
— Я, – Ричард наклоняется к её лицу, – настоящий. У меня есть всё то, чего нет у тебя.
Её прошибает.
— Настоящий. Со своими эмоциями и чувствами. А ты, дорогая, – он улыбается в ответ, – лишь пластик подделки. Дорогой, блестящей, но всё же. Ты никогда не станешь полноценной и знаешь об этом.
Его Цербер срывается с раскалённой цепи. За какую-то секунду снова кажется приятным втаптывать её в грязь, пускать боль по животрепещущим сосудам; в какую-то секунду его истинная натура – ничем не ослеплённая, ни разу не изуродованная – овладевает холодным рассудком. Скарлетт можно уничтожить. Скарлетт нужно уничтожить.
— Ты – всего лишь пародия на человека, которым должна была стать.
В ней плещется ненависть, сливаясь с топящей беспомощостью. Весь объём лёгких заливает бурлящей нефтью.
— Ты – психопатка, Скарлетт.
В осколках её черепа злоба взрывает мозг, ошмётки разнося на метры. Ужасное, премерзкое зрелище. Кошмарно. Множественно отвратительно. Она ничего не может поделать со своим бешенством; воткнуть себе что-нибудь в руку кажется достойным решением проблемы.
Изумлена, но держится стойко. Видит в его глазах своё отражение, но молчит. Сшивает кожу лица с маской спокойствия, больше себя не выдавая. Он подкосил, но он об этом не узнает.
Улыбкой разрывая углы рта, Гилл делает шаг назад.
Никто не слышал. Паранойя – побочка.
Скарлетт уходит, так ничего и не говоря. Ему слишком похуй, чтоб обратить внимание.
Достать сигарету и щёлкнуть зажигалкой, затянуться и затушить, собраться и через несколько часов поехать домой, уже не думая о ней так обсессивно. Завалиться на кровать, позвонить той, кто развлекает его ночами, когда слишком скучно и ухмыльнуться на звук звонка в дверь. Открыть и расплыться в самодовольной улыбке при виде стоящей на пороге Акации.
— Привет, – говорит он, уже про себя отмечая, что волосы её ему не нравятся от слова совсем. — Раздевайся.
========== XX: МЕТАМОРФОЗЫ ==========
Запредельно дорогие шмотки от «Фенди» ей больше не жаль; приходя к нему снова и снова, Скарлетт знает, что одежде целой не остаться.
Из-за кошмарной новости не получается даже стучать пальцами по клавиатуре в аудитории. Болтовня преподавательницы проходит мимо, какой-нибудь десятой дорогой, холодного рассудка не достигая. Гилл сгрызает ноготь большого пальца, снова и снова обдумывая то, что обсуждают окружающие. На слуху всё утро.
Едва ли не каждый знакомый воображает своим долгом обсудить с ней личность якобы преступника, сказать о том, в каком шоке пребывает и поделиться радостью, ведь копы больше не будут патрулировать улицы, а это значит, что носить колёса в кармане джинсов станет спокойнее. Смешно, когда ей рассказывают о наказании, которым удостоили бы убийцу сами; настоящий суд Линча. Возникала мысль плюнуть им в лицо.
Большей иронии в её жизни ещё не было.
— Рисуешь?
Скарлетт оборачивается. Марго улыбается.
— Что за метаморфозы? Ты никогда себя так раньше не вела, – ухмыльнулась Гилл, отрывая механический карандаш от тонкой бумаги.
— Да просто настроение хорошее, – Бейсингер пожимает плечами, садясь на скамью рядом. — А ты никогда рисунки свои не показываешь, но я же не жалуюсь.