— Да, только рука не срослась обратно.
Извинялась постоянно: во время перевязок и после, когда затягивалось молчание или очередной взгляд падал на скрытую тканью рану. Ни с того ни с сего. Просто так, в перерывах обычного разговора. Надоело. Без капли сарказма: виноват он был сам.
Да, оправдывал Рик её именно так. А что бы на её месте сделал он? Мог бы предположить, что ничего, только предположения несколько отличаются от реальности. Мог бы предположить, но не знал наверняка. Ага, с кем не бывает? Обычная бытовая ссора, закончившаяся ножом в руке – такое у всех.
Ну, наверное.
— Да нормально всё, – отмахнулся Баркер. — Не надо относиться ко мне, как к инвалиду, окей? Заживёт. И не в такую херню влезал.
— Ладно-ладно, – в жесте «я сдаюсь» Скарлетт вскидывает обе руки вверх. — Переживаю просто.
Её ложь на вкус синтетическая. Звучит смешно. Поверить ей, конечно, не получается, но он может притвориться. Кормить себя иллюзиями – ужасно; Ричард осознаёт это в полной мере, но эти его иллюзии слишком… Тёплые? Сладкие? Слишком вязкие, чтоб не поддаться.
— Успокойся, не сдохну, – на мгновение Баркер забывает о травме, когда левой рукой хватается за яблоко, которое сразу же роняет. — Ай, блять, – шипит он.
— Что опять?
— Не смей, мать твою, снова это делать, – резко выдаёт тот, когда Гилл поднимается и уже собирается подойти. — Я сам. Всё, иди, куда шла.
Она честно придерживается установленных им правил: не пытается разговорить его раньше двенадцати часов утра, не засовывает паука в блендер и не трогает плиту, не мусорит и даже увязывается за ним, когда он выходит за продуктами в круглосуточный супермаркет около одиннадцати вечера. Его, пока что, не бесит ни одна её привычка (не считая хронической лени, но это не критично). Рик и раньше знал, что Скарлетт к жизни вне родительского дома не приспособлена, потому даже не удивился, узнав о том, что в детстве она считала, якобы общественным транспортом пользуются потенциально опасные люди. Ну, только если немного.
Он травы столько не выкуривает в неделю, сколько кофе она выпивает за день.
— Как скажешь.
Он также не удивляется, когда она по три раза возвращается за ключами, телефоном и какой-нибудь абсолютной безделушкой, едва выйдя за порог. Единственное, что поразило – количество штукатурки, накладываемой на лицо ежедневно. Ещё более странным кажется то, что без трёх слоёв косметики на лице он видел её только единожды – дня три назад; до этого же – ни разу, даже ранним утром, собираясь в колледж (да, влиянию её пунктуальности тяжело противостоять), а уж узнав названия всех этих чудодейственных средств Рик испытал самый настоящий раскол сознания. Хайлайтеры, праймеры, блять, консилеры – больше похоже на названия давно вымерших динозавров.
Ему всё это кажется досадным.
— Ты правда думаешь, что тебе обязательно краситься, чтоб выглядеть хорошо? – поинтересовался он одним холодным утром, скрестив руки на груди. Свет десяти белых ламп с макияжного зеркала оставлял блики в синих глазах. Скарлетт проводила спонжем (так ведь он называется?) по коже.
— Это комплимент или попытка придраться? – Гилл уточнила с лёгкой ухмылкой на бледно-розовых губах.
— И то, и другое, считай, – он рассматривал своё отражение, затем оглядывая кисти с палетками, лежавшими на столе.
— Скорее да, чем нет, – вздохнула та, снимая колпачок с какой-то продолговатой чёрной штуки. — У тебя с этим какие-то проблемы? – хохотнула Скарлетт тогда, не отрывая взгляда от зеркала.
— Никаких, просто это грустно.
— Грустно то, что я оберегаю тебя от сердечного приступа? – вскинула ещё не накрашенную бровь.
— Тебя послушай, так ты оберегаешь меня от всего на свете. Нет. Я о том, что ты зачем-то рисуешь себе новое лицо каждое утро.
— Маскирую недостатки, – Гилл пожала плечами.
— Твои несовершенства отличают тебя от других, даже мелкие. В этом весь смысл.
Он, конечно же, не собирался переубеждать её, говоря о том, что Скарлетт – одна из самых красивых девушек, встречавшихся в его жизни и бла-бла-бла, ведь прекрасно понимал, что красота – наиболее субъективная вещь, которая только может существовать, да и самооценку её повышать не хотелось (пускай она высокая и заслуженно). Лезть со своим мнением туда, куда не просили – почти что жизненное кредо.
— Несовершенства, знаешь ли, не самая приятная вещь.
— Искусственная привлекательность – не самая приятная вещь.
Зачем-то улавливает каждое её движение, от коротких ресниц и до кончиков пальцев. Своеобразная эстетика.
— Не приставай, – Скарлетт тихо засмеялась, взяв в руки тушь.
— Нет, серьёзно: зачем? – Баркер вскинул обе брови вверх. — Тебе правда кажется, что замазывать свою… индивидуальность, – он в упор не хотел выговаривать ни один из синонимов к слову «красота», чтоб не прозвучать озабоченным маньяком. — Вот этим? Господи, да что за названия, блять, – скривился Рик. — Нельзя просто назвать, типа: «Хуйня для глаз», «Хуйня для того, что под глазами», «Хуйня для того, что над глазами», чтоб всем было понятно?
— Из тебя был бы отличный маркетолог, мне уже захотелось купить твою «Хуйню для глаз», – нахмурилась Скарлетт.
— Это торговое название, – с серьёзным лицом объявил Баркер. — Купите нашу «Хуйню для глаз» всего за сотню долларов и получите по ебалу в подарок.
Ричард берёт две квадратные коробочки, на крышке одной – логотип «Живанши».
— А это что?
Гилл закатывает глаза:
— Это, – объясняет она, указывая на правую, — бронзер. Вторая штука – скульптор.
— И в чём разница? – он вертит пудреницы в руках.
— Бронзер даёт оттенок загара, а скульптором прорисовывают тени.
— Нахуя тебе их прорисовывать, если можно просто встать под деревом?
— Господи, – тяжело выдохнула Скарлетт. — Иди отсюда, или я сейчас в тебя чем-нибудь запущу.
Рик засмеялся.
— Можно я напишу на твоей тоналке «Хуйня для лица»?
— Нет, нельзя.
— Маркером.
— Нет.
— Ну пожалуйста…
Гилл схватилась за тяжёлую статуэтку.
— Всё равно не ударишь.
— Хочешь проверить? – она с вызовом изогнула бровь, замахиваясь.
— Хорошо-хорошо, – Рик выставил обе руки вперёд, не прекращая смеяться.
— Я понимаю, что ты жить без меня не можешь, но оставь меня на пару минут, мне нужно закончить…
— Смой.
Статуэтка в руке Скарлетт медленно опустилась.
— Чего? – озадаченно переспросила та.
— Смой всю эту штукатурку и я отстану, – Баркер посерьёзнел.
— Стоп, – нервно хохотнула Гилл. — Хочешь сказать, что тебе будет вполне нормально, если я перестану… Да?
— Ну… – Рик поморщился. — Да.
— И у тебя даже когнитивного диссонанса не произойдёт? Ничего не отвалится, планеты не взорвутся?
— Да с чего бы?
— Ты раньше сказать не мог, отряд, блять, быстрого реагирования?
Боль в руке быстро проходит. Рик, выныривая из пучины воспоминаний, вгрызается в яблоко.
Телевизор они не включают, ведь репортажи про «пойманного мельбурнского потрошителя» звучат отовсюду, на некоторых каналах – несколько раз в день. Копов на улицах стало заметно меньше. В глубине души происходящему Баркер был рад, хоть и вслух об этом не говорил. Его даже не интересует, как невиновного смогли упечь за решётку, которому теперь явно светит не одно пожизненное. Скарлетт всё ещё оскорблена, а от бросков пультом в плазму её сдерживает исключительно он сам.
Начальная стадия их отношений сейчас выглядит смешной. Кажется, во всём этом не было острой необходимости: попытки казаться лучше, чем ты есть, вечная борьба за своеобразное лидерство и потуги подавить друг друга, его пафос, стекающий по губам, и её драма, засевшая в лёгких – какая, к чёрту, разница, если теперь она обляпывается кофе на его кухне, а он, из-за дефицита железа, облизывает фольгу от шоколадки? Нет, правда?