Мозги, блять, наизнанку.
Ему непонятно, на кого нужно злиться. Вроде бы, до чёртиков очевидно: ей хочется поглотить его полностью. Выпить его кровь, мешая со льдом, выгрызть артерии, разжевать плоть и выплюнуть. Для веселья.
Или нет?
— Мне не нравится, что…
— Да мне похуй, – он разражается лающим смехом, чувствуя звон приближающейся истерики в ушах. — Не нравится, что псина сорвалась с поводка? Не нравится, что у меня, в кои-то веки, прорезается голос?
Её лицо искажает лживая печаль.
— Рик…
— Это ведь так, блять, забавно, – Баркер начинает шипеть. — Так, чёрт возьми, удобно: обвинить меня в том, что я всё выдумал, что ничего, на самом деле, не было, и что мне только кажется. Нож в руке я тоже сам себе навоображал, верно?
— Я извинилась, – машинально отвечает Гилл, не переставая держать себя в руках. Такое мастерство, что он даже завидует. Если бы не знал её, быть может, подумал бы, что ей и вправду плевать. — Прекрати истерику.
— Не смей меня затыкать, – рычит тот, захлёбываясь неожиданно вскипевшей яростью. — Ты считаешь меня вкрай тупым или как? Думаешь, я не вижу?
Он наклоняется к ней почти угрожающе. И это, конечно, только для вида – Рик знает, что больше не сможет причинить ей боли.
Не может и не понимает, как был способен на это раньше.
Скручивание рук, оттягивание запястий и клочья волос в его ладонях – Баркеру стыдно за то, что когда-то он заставлял её глаза краснеть от слёз. Она, наверное, для него наиболее дорогая и важная ценность. Причинять ей вред (отныне) – восьмой смертный грех и преступление против искусства.
Жаль только, что сама она готова втоптать его в дождевую грязь.
За всеми выдвинутыми обвинениями Рик не замечает, как эмоции, покончив с окаменением, толкают его голос на самую вершину. Скарлетт окликает в очередной раз, но он не слышит, увязая в злобе, втягивая её в лёгкие. Кажется, наслаждаясь ею. Кажется, злость – единственная живая и неподдельная эмоция.
— Ты кричишь на меня.
Когда он умолкает, Гилл говорит тихо и отчасти подавленно.
— Что?
Кажется, остывает.
— Кричишь, – повторяет она с подобием обиды в ледяном голосе. — На меня.
Смысловая нагрузка её слов до него доходит медленно. Вау, правда? Вдох-выдох. Веки распахиваются шире, а он будто и сам удивлён.
Псы не рычат на хозяев.
— Прости, – вырывается у него, когда Скарлетт разочарованно отходит назад. Теперь руки протягивает Рик. — Я не…
— Не стоит, – её голос вздрагивает; Гилл отдаляется резко. — Всё в порядке, не извиняйся.
Баркер изумляется искренне. Ты правда это сделал?
— Я не хотел…
— Хватит, – она прерывает его дрожью в голосе. — Всё хорошо. Ты прав, я не должна была лезть. Я поняла.
Блять.
— Скарлетт, – он делает последнюю попытку, но та не обращает внимания, лишь отворачиваясь со сложенными на груди руками.
(«ты опять всё испортил»)
Рик долго смотрит ей вслед, ощущая, как навязчивая, болезненно-колкая вина стекает по аорте вниз. Зарывает пальцы в волосы и хочет раздробить череп себе самому.
Говорить в машине не получается.
Крупные дождевые капли отбивают дробь на окнах, скатываясь по стеклу. Ричард нервно следит за оживлённой мокрой дорогой, иногда поглядывая на молчаливую Гилл, что приняла усталый вид. Блики растекаются по асфальту. Ситуация крайне забавная.
— Ты как? – осмеливается спросить Баркер, остановившись на голубой.
Скарлетт апатично пожимает плечами. Смотрит в одну точку, почти не моргая:
— Нормально.
Рик перебирает волосы, разгрызая губу:
— Я не хотел срываться на тебе.
— Я уже поняла, – глаза на него она не поднимает.
Вздох.
— Прости.
Скарлетт отвечает не сразу. Прикрывает веки, затем морщится.
— Ты никогда не кричал на меня, – скривилась та, наконец воспроизводя хоть какую-то реакцию. — Я на тебя даже голос не повысила. Да я, чёрт возьми, и не сказала ничего такого, на что можно было бы разозлиться, – с прежним разочарованием отзывается она.
— Я не отрицал, что повёл себя, как еблан, – кивнул Баркер, крепче сжимая руль.
— Но и не объяснил, почему так сделал, – угрюмо добавила Гилл. — Не хочу приплетать сюда твоих… друзей, но у меня складывается такое впечатление, словно…
Рик набирает скорость.
— Словно что? – он переспрашивает абсолютно спокойно. Скарлетт поджимает губы:
— Ничего. Не так важно.
В самом деле.
Глаза не хотят закрываться даже тогда, когда стрелка часов близится к двум. Ричард смотрит в потолок, затем слышит, как открывается дверь в его комнату. Лениво поднимает голову, после падая обратно. Обычно он её не впускает.
Выгонять Скарлетт, которая выглядит так, словно ничего не произошло, смысла нет (да и не особо хочется), потому он возвращается к действию совершенно бессмысленному. Ему не особо интересно, зачем она здесь и почему стоит молча, просверливая взглядом. Гилл вздыхает, затем стаскивая книгу с забитой полки. Падает в кровать рядом. Ему бы оградить стены своего сознания колючей проволокой, но как-то не выходит. Бесхребетный и жалкий.
Смены её настроения всегда что-то значат: равнодушная полчаса назад, сейчас она ласково перебирала пряди мягких чёрных волос, пока его голова лежала на её коленях, где теперь уже – ни намёка на цветущую синеву.
Ему, почему-то, до безобразия жутко: шея словно в капкане, который вот-вот схлопнется и с хрустом переломит каждый позвонок. Тревожное ожидание переминает внутренности в цепких пальцах.
Скарлетт читает вслух. В её руке – «Комната с заколоченными ставнями» Лавкрафта. Очаровывающий голос заставляет глаза закрываться, но сна, по-прежнему, ни в одном. Рик расслабляется, стараясь не думать ни о чём кроме того, что слышит.
— «Когда Эйкинс произносил эти слова, с ним случилось нечто невероятное».
Его сознание под её ладонями плавится подобно льдинке, растекается по поверхности без шанса на восстановление. И это действительно смешно: пока Гилл играет с его волосами, Баркер мимолётно задумывается о том, что, собираясь обратно после каждой её атаки почти по крупицам, он теряет от себя всё больше. Мысли, принципы, моральные установки – всё это оттаивает, утекая (наверняка в какую-нибудь зловонную канализацию). Личность перестаёт быть целостной. Теряет амбиции и всяческие стремления, желания, бдительность. Не гниёт, но разрушается изнутри.
Забавно.
— «Остановив блуждающий взгляд на моём друге, – продолжила Скарлетт, поглаживая щёку Ричарда, – старик внезапно замолчал, а в следующую секунду, с отвисшей челюстью и дрожащими руками, едва не упав на пол. Он слез со стула и, спотыкаясь, бросился вон из салуна, где в морозном воздухе прозвучал его отчаянный, полный ужаса…
Хлопок.
— …вопль».
Говорить и что-то спрашивать Рик был не в силах. До слуха доносится тяжёлый вздох.
— Что он тебе сказал?
Холод в её голосе не смог пронзить полусонное тело Баркера. Тот медленно раскрыл веки, но взгляд поднимать не стал.
— Кто «он»? – без особого энтузиазма уточнил Ричард.
— Не делай вид, будто не понимаешь, о чём я.
Ах, да. Конечно.
Неожиданно не было. Рик был бы последним тупицей, не пойми он, что последует за этой сладкой идиллией. Естественно, очередная манипуляция. Естественно, ни капли искренности.
— Ничего.
— Лжёшь, – отрезала она с таким морозом, что на мгновение показалось, якобы температура в комнате опустилась градусов на пять.
— Скарлетт, он не говорил ничего конкретного, – измождённо протянул Ричард, – он…