— Сколько ей было? – Скарлетт спрашивает без малейшей ноты сочувствия, словно уточняет с какой-то официальной целью. Молчание. Её вздох.
Гилл поднимает глаза на него, ощущая, как к горлу поднимается раздражение взамен рвотных масс. — Твоя сестра?
Смешок застревает в дыхательных путях. Рик складывает руки на груди, не прекращая улыбаться. Видимо, это стало его защитной реакцией.
Одно слово, сострясая воздух, прорывает тишину:
— Дочь.
Скарлетт застывает.
— Погоди… – будто не в силах осознать услышанного, Гилл продолжает стоять неподвижно. — Что?
Баркер, с той же болезненной ухмылкой, что заставляла его губы саднить, вынимает ещё несколько листов, кладя на поверхность стола. Он медленно подходит к тумбочке, затем забирая с неё мягкого пингвина. Слегка поглаживает, совсем как настоящего. Кровать не издаёт ни звука, когда прогинается под весом Ричарда.
И что остаётся ей?
— Как ты знаешь сама, некоторые люди не исчезают из твоей жизни бесследно, – слова он проговаривал безразлично. Не было похоже, чтоб ему было сложно, морально тяжело: как обычный факт биографии, сухой и безэмоциональной. — Даже если ты пытаешься вынести их оттуда ногами вперёд, – короткая усмешка вновь заиграла на изгрызанных губах. На недолгое мгновение Баркер поднял стеклянный взгляд на Скарлетт. Пауза длиной в минуту. Его голова опускается вновь, возвращаясь к фокусу на мягком пингвине:
— Собственно, с таким экземпляром мне и пришлось столкнуться.
В ней ничего не шевелится. Мелькает только мысль о том, насколько ценной окажется вот-вот полученная информация и где её можно будет применить.
Скарлетт стоит неподвижно.
— Не знаю, стоит ли вдаваться в подробности… – его вздох слышится неестественно громким. — Блять, – нервный смех разрушает иллюзию его душевного спокойствия. Он больше не выглядит безучастным. — Не знаю.
Гилл нетерпеливо постукивает пальцами.
— Не помню даже, как познакомился с ней. Помню только, что она была на мне помешана, – Ричард запускает пальцы в волосы. — Реджина училась в той же школе, что и я. И была старше. Ненамного.
Скарлетт молча кивает.
– Не хочу вспоминать об этом сплошном пиздеце, просто скажу, что в конечном итоге мне стало её жаль. Хотя, оборачиваясь назад, могу твёрдо сказать, что жалеть нужно было меня, хоть я и терпеть жалость не могу, – очередной смешок. — Преследования, прослеживание моих социальных сетей, банальные попытки отобрать моё личное время… Не знаю, почему я вдруг решил дать ей надежду. А отбирать её было бы чересчур жестоко, – он пожимает плечами. — И я выбрал оптимальный вариант. Для себя.
Скарлетт вскинула брови:
— Пустить всё на самотёк?
— Именно.
— Похуизм – не оптимальный вариант, – возразила она, склонив голову набок.
— Похуизм – осознанный выбор и достаточно удобный жизненный путь.
Гилл закатывает глаза.
— В общем-то, да, я выбрал бездействие, у меня не было ни сил, ни желания с этим ебаться. Есть она, существует где-то рядом – ладно, пускай будет.
Её это возмущает.
— Снова-таки, не буду вдаваться в подробности, но она забеременела. Мне было шестнадцать, когда это произошло, – ему как будто смешно; он улыбался так, словно сейчас пересказывал не странную историю собственной жизни, а сюжет какой-нибудь плохой комедии – слишком, чересчур плохой. — Я сделал худшее, что мог.
— Ну, если после этого она осталась жива, то сомневаюсь, что действительно худшее, – в её голосе сквозит ирония.
— Худшее в рамках морали, – он вздыхает, смотря на неё так, словно она не смогла уловить очевидного.
— Я не знаю, что такое мораль, – теперь уже улыбалась она: криво, почти как в осколке битого зеркала, с резким ехидством.
Он пропускает её реплику мимо ушей.
— Я бросил её. Испугался. Не знаю, чего именно, ведь на том этапе проблема ещё была разрешимой, – продолжил Баркер. — Моя мать чуть не обезумела, когда узнала об этом, – и снова: он испускает смешки, которые Скарлетт выбешивают – она теряет способность к синхронизации, ведь не может распознать эмоции, проходящие импульсами сквозь его тело. Что он, блять, чувствует? — Хотела заставить меня жениться на ней… Говорила, что не вынесет такого позора. Потом успокоилась. К счастью.
К пингвину он прикипает будто к игрушке собственной, одной из наиболее дорогих вещей в порочном кругу своей жизни. Иногда переводит взгляд на старые рисунки, почти не дыша. Поджимает губы вовнутрь, утыкается носом.
— Честно, тогда я думал, что моей первой жертвой станет именно она, – он сдавленно хохотнул. Волны злобы в груди Гилл поднимаются выше. — Я ненавидел её. Не знаю, чувствовал ли я к кому-то большую неприязнь, – вздох.
Слова застревают в горле, проваливаются куда-то вниз; Рик, кажется, и вовсе забывает, как говорить.
— Злился я долго. Думал, что моя жизнь будет испорчена, если этот ребёнок всё-таки родится. И в семнадцать я стал отцом. Ужасно звучит, правда? – Баркер поднимает на неё взгляд, едва не смеясь. — Первое время я отказывался видеться с ней. Но потом, примерно год спустя, до меня наконец дошло, что в глупости родителей ребёнок не виноват. Что… – ему снова не достаёт фраз и словосочетаний. — …Она не должна становиться объектом моей слепой ненависти.
Скарлетт язвительно вскидывает брови, кривясь: ей правда не слышится? В голосе Ричарда Баркера заиграло что-то, кроме эгоизма и безмерной любви к себе?
— Не помню, что почувствовал, когда увидел её впервые… Вживую. Это точно не было чем-то приятным. Сначала дико хотелось уйти, но… Я не смог, – Рик повёл плечом. — Она выглядела очень похожей на меня, как будто сошла с моих детских фотографий, – тепло впитывается в звучание его голоса. Улыбка перестаёт быть болезненной. — Даже фиолетовые жилки под кожей, которые я терпеть не мог на своём лице. Моя дочь. Просто объебаться.
Он зарывает пальцы с блестящими серебряными кольцами в волосы.
— Было странно, когда она, спотыкаясь, подошла ко мне и начала трогать. Едва не упала, пока шла, – улыбка становится шире.
— О, как мило, – поморщилась Скарлетт, воображая, как маленькое безволосое создание открывает слюнявый рот, неспособное на членораздельную речь. Мерзость.
— Потом всё произошло как-то… Само собой. Уже через месяц буквально я понял, что Реджине до Хеди нет никакого дела.
— Ага, именно поэтому она вынашивала её девять месяцев, чтоб потом родить в муках и выслушивать её оры каждую ночь, – фыркнула Гилл. — Интересные у тебя выводы.
— Она не выслушивала, – Рик склонил голову набок, возразив на удивление спокойно. — Ею занимались няни, родители Реджины, даже, блять, друзья, но только не она сама. Она как была безмозглой долбоёбкой, так и осталась, – он протёр глаза.
— Тогда какой в этом всём был смысл? – Скарлетт состроила гримасу.
— Нашла кого спросить, – прыснул Ричард. — Я не знаю. В общем, как-то так вышло, что я привязался к ней, хоть и не думал, что такое вообще возможно. Реджине всё ещё было похуй, но ей всё ещё нужен был я. Весело, скажи?
Гилл кивнула не без иронии.
— Каждый раз, когда я приходил, чтоб забрать Хеди, она вилась возле меня, будто надеялась, что между нами ещё может что-то произойти. Я мог забрать её на месяц, два, даже три, а она звонила только для того, чтоб поговорить со мной. Дочерью вообще не интересовалась, ей было абсолютно поебать, – в чёрных глазах мерцают злостные блики. — Потом я уехал из Сиднея. Оставлять Хеди на человека столь… – стало заметно: Баркер еле сдерживался, чтоб не оскорбить бывшую пассию, — …безответственного и безразличного – моя фатальная ошибка. Не знаю, на что я рассчитывал.