Рядом с телефонной картой в кошельке лежала кредитка, предоставленная ДСТ. Прежней кредиткой категорически запретили пользоваться агенты — до особого распоряжения. Денег на счету было в три раза больше, чем нужно, чтобы произнести самые необходимые фразы. «Сделать всего один короткий звонок… услышать родной голос… в результате все пойдет к черту!»
Марион заплатила за кофе и вышла на улицу; ее спутники все еще сидели за столом. Женщина пересекла площадь и вошла в здание мэрии; поднялась в чердачное помещение и вновь принялась за работу, несмотря на то что ей не удалось найти выключатель для ламп дневного света. Между стеллажами было совсем темно, названия на корешках книг оказались практически нечитаемыми — приходилось брать каждый том с полки и открывать титульный лист. Марион работала таким образом в течение пятнадцати минут, затем перешла к самой нижней части стеллажей. Колени затекли, и она села прямо на пол, посасывая кончик ручки. Внизу в полном беспорядке стояли книги меньшего формата; их покрывал толстый слой пыли. В угол стеллажа воткнута картонная карточка с надписью: «Часть библиотеки аббатства Мон-Сен-Мишель (1945 или 1946) — сортировать и составить опись». Карточка совсем пожелтела от времени, — вероятно, торчала так не менее пятнадцати — двадцати лет. Все, что находилось в этом зале, представляло собой макулатуру, не имеющую интереса для библиотечных фондов. Самые ценные экземпляры хранились в нижних залах, а никому не нужные книги давно дремали здесь в полном забвении.
На фолианты из монастырской библиотеки Марион обратила особое внимание: около пятнадцати томов, причем на первый взгляд все — на иностранных языках. Во время беглого осмотра она пришла к выводу, что большинство книг на английском, некоторые на голландском и несколько на немецком. Марион всегда питала слабость к древним изданиям, особенно к книгам для детей; эти книги пахли пылью, сыростью и стариной… По-английски она прекрасно читала, и поэтому ее особенно заинтересовали названия произведений из самой большой группы. О первых попавшихся ей авторах она никогда не слышала; но вот мелькнуло имя Генри Джеймса… Марион уловила это имя краем глаза, вынесла книгу на свет, чтобы посмотреть подробнее, на секунду прикрыла глаза, а затем вернула том на место и продолжала осмотр полки. Сборник романов Вирджинии Вулф затерялся среди учебников о том, как правильно вести себя в обществе.
Взгляд Марион упал на том небольшого формата, отличающийся от прочих черной обложкой. Книга была порвана, нижняя часть корешка висела на нескольких покосившихся нитках; имя автора между двумя выпуклыми бугорками от бинтов наполовину исчезло, источенное десятилетиями. Марион сумела разобрать заголовок на английском языке, который еще поддавался прочтению, потому что некогда был позолочен. Когда она взяла книгу с полки, вниз посыпались обрывки белой бумаги, проваливаясь в щели дощатого пола. Она обожала это произведение — «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» Эдгара Аллана По; только этот роман среди всех прочих, известных Марион, обрывался на середине фразы и не имел окончания: книга сохранилась до середины главы, до развязки еще далеко… У Эдгара По есть что-то общее с Прустом…
Она склонилась над томом — от него веяло характерным запахом древности. В детстве Марион часто бывала в гостях у бабушки, хозяйки роскошной библиотеки, где хранилось немало старых книг; она обожала их запах — представляла себе, что этот непередаваемый аромат появляется в результате прикосновения пальцев тысяч читателей…
Края переплета слегка разбухли, кожа покрыта трещинами… Марион открыла книгу и, стала листать страницы. Ее глаза округлились от удивления: текст на страницах действительно был на английском языке, но не напечатан, а написан от руки, прямым почерком, некоторые соседние буквы сливались друг с другом.
«March, 16. I asked Azim to fetch…»[18] Марион перелистала страницы, все они, до самого конца книги, исписаны тем же почерком. Она отыскала начало текста, — вероятно, это чей-то дневник.
«March 1928. Cairo».[19] Поскольку у Марион еще оставались вопросы, она стала заглядывать между листов книги, стараясь понять, как они сшиты: кто-то снял обложку с книги и вложил в нее эти страницы. Нет сомнений: в ее руках чей-то дневник, написанный в Каире и датированный мартом 1928 года. Кто-то явно пытался замаскировать рукопись под том сочинений Эдгара По. Марион закрыла книгу.
По стеклам форточек забарабанили первые тяжелые капли; дождь постепенно становился сильнее, уверенно выбивая по крыше такты грустной мелодии.
8
Дверь в чердачное помещение заскрипела и закрылась. Марион стремительно схватила фальшивый роман и положила его на полку среди груды книг. Она почувствовала себя застигнутой врасплох, как ребенок во время шалости, хотя, в сущности, еще ничего не сделала. Любопытное чувство — сбивающее с толку и одновременно возбуждающее.
— А, вы уже здесь! — удивился брат Дамьен, оставляя мокрый зонтик у входа. — Какое рвение к труду, я просто восхищаюсь вами!
Они работали почти до самого вечера, и все это время дождь лил не переставая. Около пяти часов пополудни брат Дамьен заявил, что с минуты на минуту им нужно отправляться назад, в аббатство. Тогда Марион тихо вернулась к стеллажу с книгами на иностранных языках: том с черным обрезом по-прежнему лежал на груде других книг. Марион убедилась, что в данный момент монах ее не видит, схватила книгу и спрятала под свитером.
— Зачем ты ее взяла? — Беатрис выдохнула сигаретный дым.
— Сама не знаю… возможно, из любопытства.
— Что же это — старый дневник?
— По крайней мере так следует из заглавия. Тысяча девятьсот двадцать восьмой год, написан по-английски кем-то, кто жил в Каире.
— Наверное, англичанином. Но как этот дневник попал в Авранш?
Марион сделала глоток кофе:
— У меня есть идея.
— Но ты же его еще даже не читала!
— Рукопись валялась среди материалов аббатства Мон-Сен-Мишель, относящихся к сорок пятому или сорок шестому году. Допустим, во время войны монахи приняли в общину какого-нибудь английского солдата, а тот здесь умер или просто оставил им свой дневник. Они хранили рукопись в библиотеке вместе с прочими книгами на английском, а после освобождения Франции передали все в Авранш, возможно чтобы освободить место у себя на полках.
— Звучит не слишком-то убедительно. Двадцать восьмой год… до войны еще далеко. Мне трудно представить, что твой британец больше десяти лет таскался по свету с дневником в кармане.
— Ну, на это я могу сказать, что…
С начала разговора на диване, в нескольких метрах от собеседниц, дремал Грегуар с журналом в руке. Тут парень встал и бесцеремонно вмешался в беседу:
— Скучно мне с вами, мама. Пойду прогуляюсь по городу и заскочу в Понторсон.[20] — Потянулся так, что захрустели суставы, и несколько раз зевнул.
«Славный мальчик», — решила Марион, встретившись с ним в первый раз.
Щеки этого восемнадцатилетнего молодца нежные и розовые, как у младенца; короткие волосы пребывали в полном беспорядке, — казалось, отдельные пряди борются друг с другом за место на голове; в мочке уха поблескивал бриллиант или страз.
— Только возвращайся не слишком поздно.
— Само собой.
Грегуар натянул кожаную куртку и вышел из дому с ключами от машины в руках. Помолчав, Марион кивнула в сторону двери, за которой только что скрылся молодой человек:
— Должно быть, ему тяжело здесь.
— Грег — замкнутый человек, но у нас здесь и в самом деле не рай. Рано или поздно он уедет жить на материк.
— Ты говоришь об аббатстве как об острове.
— Так оно и есть, по крайней мере по мнению местных жителей. Тебе еще только предстоит понять настоящий образ мыслей островитян! Они выступают сплоченной группой, вместе переносят удары и, если потребуется, умеют хранить секреты, которые не должны выйти за пределы острова.