— Как ты сможешь мне помочь? — поинтересовался он, не понимая этого.
— У меня было два, люто ненавистных врага по жизни: Иштувегу, лишивший меня права называться мужчиной и отец, который позволил это сделать, но чем старше я становлюсь, тем больше начинаю понимать отца. Он пошёл на это, ради любви к моей матери… и ко мне. Дав зарок, больше не иметь женщин, после её смерти, он сознательно сделал свой выбор, а меня толкнул на это, только из благих побуждений, чтобы я, когда вырасту, не испытал тех мук, которые ему пришлось пережить. Он честно считал, что делает для меня благо… ибо эта особенность всего нашего рода, по отношению к женщинам, которых мы любим. И его отец не смог пережить смерть его матери и отец его отца… На нашем роду лежит какое-то проклятие, и он верил, что подобным образом, это проклятие прервёт. И он оказался прав, ведь я уже не могу иметь женщины, а значит проклятие будет прервано, вот только и род наш на мне прервётся.
Он помолчал немного, о чём-то думая, но тут же продолжил по существу:
— Я спрашивал Апити, в чём я смогу тебе помочь, и она указала на моего отца. Он станет следующим судьбоносным узлом в твоём царском восхождении, сказала она.
Тут он опять полез в суму, но вынул оттуда не очередной мешок с вином, а кожаную трубу, для переноски пергаментов и протянул её Асаргаду.
— Я написал отцу послание, в котором простил его сам и прошу прощения у него. Там, я всё объяснил и уверен, что, прочитав это, он обязательно поможет, правда не знаю, как и чем. Не спрашивай. Но то, что это произойдёт, я абсолютно уверен. Так сказала Апити.
Асаргад взял запечатанный в кожу пергамент, повертел в руках, но убирать не стал, уставившись на царскую печать, которой была запечатана труба. Шахран улыбнулся и прошуршав в суме рукой, вынул оттуда царскую печать. Показал и вновь бросил её в мешок, ничего при этом не объясняя.
Он отодвинул край шатра, прикрывающий вход, впустил в темень жилища слабый свет, зарождающегося нового дня и не отпуская, смотря на утренний затихший стан шатровой орды, грустно проговорил:
— Мне пора, повелитель царей. На этом, наши пути расходятся.
Он собрал свою суму, покидав в её пустые мешки из-под вина, но вместо прощания неожиданно сказал:
— И на Гнура не рассчитывай. Ваши пути, тоже разошлись. Врагами вы не будете, но и вместе с тобой он не пойдёт. Он останется здесь.
Эта новость почему-то не стала неожиданной для Асаргада. Он с удивлением отметил про себя, что внутренне был готов к этому. Дальше произошёл быстрый и почти односложный диалог.
— Он станет царём здесь? — спросил Асаргад.
— Да, — ответил Шахран.
— И мне не поможет?
— Нет.
— Не захочет?
— Не успеет. Ты обойдёшься без него.
— Когда мне выходить?
— Не знаю. Наверное, как только ты соберёшь всех вокруг себя, кроме Гнура.
— Благодарю тебя, Шахран.
— Прощай, царь царей и помни, ты обещал наказать Иштувегу, как я просил.
— Я никогда и ничего не забываю, Шахран. Я не умею этого делать.
Евнух с почтением поклонился и покинул шатёр Асаргада, оставив его, с переполненной головой, от мыслей, суждений и фантазий. Он улёгся на лежак, задумался и не заметил, как уснул.
Проснулся сам, без посторонней помощи, судя по солнцу, уже во второй половине дня. Вышел. Огляделся. Стойбище копошилось привычной, каждодневной жизнью. Прошёлся меж шатров, мельком здороваясь со знакомыми воинами. Дошёл до жилища Эбара. Заглянул в него, но тот был пуст. Прошёл к шатру Уйбара, но и тот оказался пустым. Идти к новому царю ему не хотелось, а узнать, что тут происходило, пока он пил и спал, было крайне любопытно.
Никаких признаков бабьего войска он не наблюдал, от чего складывалось впечатление, что они благополучно покинули их стойбище. Наконец, ему на глаза попался Эбар, который с парой воинов, возился с конём, похоже повредившем копыто, и они совместно, пытались оказать раненному помощь. Он поздоровался, подойдя ближе. Эбар увидев его, оставил воинов и взяв Асаргада под руку, отвёл в сторонку.
— Ты где был? — просил он тихо.
— У меня была трудная ночь, — так же тихо ответил Асаргад, — а утром потерял сознание и отсыпался. А где все и что тут произошло, пока я был, так занят.
— Да, ничего особенного. Девы тоже гуляли в царском шатре до самого утра, а как солнце встало, забрали с собой Гнура, Уйбара и укатили.
— Как Уйбара? — удивился Асаргад, ибо с Гнуром он уже всё понял, но вот Уйбар то, должен был остаться с ним, но тут же вспомнив слова Шахрана, что отправится он в путь, когда соберутся все вместе, понял, что срок, как раз, и определится возвращением этого блудного урартца и на том успокоился.