Адам (смущенно). Ну, не совсем так… Я сказал не «ё... ный потолок», а «ё... на дверь».
Бейли. Но ты испытывал страх, слушая эти стенания, или, как ты их называешь, оплакивания?
Ева. Да, он боялся, боялся. Ему и сейчас страшно. Он, даже когда спит, боится из сна нос высунуть, словно мышь, в норку забивается… А при этом в кармане у него лежит улика против убийцы. Улика, завернутая в тряпку. Но он боится ее предъявить.
Бейли. Что это за улика?
Ева. Может быть, вы тоже боитесь, господин майор?
Адам (словно не слыша замечания Евы). Конечно же, я пугался всякий раз, как слышал плач Лилит, я начинал метаться по дому и чаще всего Думал, что произошло несчастье с нашими детьми. А потом выяснилось, что все эти оплакивания были совершенно беспредметными.
Ева. Сейчас, однако, выясняется, что они вовсе не были беспредметными. (Пристально смотрит на Бейли.) Ведь именно девочки убиты. Причем из армейского пистолета.
Бейли (время от времени выпускает дым длинными струями, концы которых беззвучно взрываются, целясь ими то в стенные часы, то в стаканы на столе. Иногда принимается трубкой чесать ухо). К сожалению, не были беспредметными, согласен с вами, госпожа Ева. А теперь я вам кое-что скажу (словно внезапно решившись на важный поступок). Народ считает, что умирающая не рожавшая женщина — это женщина, которая никогда не умирала, с тех пор как существует мир, и которая в момент смерти умирает в первый раз. Все ее предки-женщины, те, что рожали, приходят к ней, чтобы умереть в ее смерти. И их долгая-предолгая дорога после бесчисленных тысячелетий непрерывной жизни и рождений неминуемо завершается в этом месте и в этот час, в час смерти не рожавшей женщины. Оставим пока в стороне второстепенные ответвления этого женского древа и согласимся с тем, что совершенно ясно: один из рукавов многоликой жизни здесь навсегда угасает и подходит к концу в смерти не рожавшей.
Ева (неожиданно начинает рыдать). Вы просто чудовище! Мы и без того потрясены смертью наших девочек, а вы еще рассказываете эту жуткую историю о смерти не рожавших женщин. Ведь и я до недавнего времени была не рожавшей!
Адам. Означает ли это, что смерть вовсе не цельное явление, как ее трактует классическая медицина? А просто сукно с подкладкой или яблоко, состоящее из двух половинок? (Разламывает пополам лежащее на тарелке яблоко.)
Бейли. Да, Адам. В твоих дочерях, которые умерли, не успев родить, умерла и их мать Лилит, которая еще жива и которая одну церковь открыла, а другую прикрыла, так что от тебя у нее детей больше не будет… Умерла в них и мать твоей жены, которая черту муку, а Богу мякину отдала, и ее мать — сладкоречивая прабабка твоих дочерей, которая с мертвыми венчалась и на кофейной гуще гадала, и ее мать, которая попа в дьякона обращала, да так, что молоко в ней плакало… Умерла в твоих дочерях и их незаконная прапрапрабабка Амалия, которая словари улыбок читала и собственного мужа замуж отдавала, умерла и мать этой красавицы Амалии, Евдокия, которая, наевшись досыта, постилась и от добра добра искала… И ее мать Паулина, которая шла куда глаза глядят, а куда идет, не смотрела… Умерла и ее мать, которая сладко ела, да муж ее оскомину набил, умерла и мать ее Анка, которая знала: с помощью часов никуда не успеешь, потому что часы ходят по кругу… Умерла в твоих дочерях и благороднейшая госпожа Мелания, может быть самая известная в этой родословной по молоку вашей семьи, которая, выходя из церкви с венчания, пошла мелкими шажками, потому что за каждый ее шаг свекор ей под ноги по дукату бросал. Умерла в твоих дочерях и мать этой госпожи Мелании, и бабка ее, и прабабка, и мать прабабки, и прапрапрабабка, и все предыдущие матери и бабки, прабабки и прапрабабки, прапрапрабабки и прапрапрапрабабки, и еще их мать, у которой сиськи были размером с задницу… Но не буду продолжать, все, кто существовал с самого начала и зачатия человеческого рода и вашего женского древа, явились сюда несколько дней назад, чтобы умереть в смерти твоих дочерей. Эта смерть, смерть твоих девочек, Адам, имеет космические размеры, и она больше себя самой в тысячи раз. Она представляет собой угасание целого рода человеческого, рода по молоку… Того самого рода, который мог бы пойти от тебя и Лилит.
Во время рассказа Бейли капитан внимательно доливает стаканы, очевидно не заинтересованный его рассказом, а Ева тихо всхлипывает.
Ева (вдруг встрепенувшись). Неправда! Он лжет, Адам! У Лилит и у меня не было матери, у нас есть только отец!
Майор, словно не слыша Еву, внимательно наблюдает за Адамом, потом резким движением выхватывает пистолет, быстро щелкает предохранителем и засовывает ствол себе в рот. В этот момент Ева, повернувшись к Адаму, вскрикивает.
Что я тебе говорила? Это он! Он с самого начала был против этих детей! Он подкупил Лилит, чтобы она не приходила к Снглфу мириться с тобой и чтобы была причина устранить детей! А она взяла у него деньги и все равно пришла! Он убийца! И он сам себя накажет, как и сказал тогда Снглф!
В этот миг майор спускает курок. Вместо выстрела раздается слабый щелчок, и майор начинает наигрывать на стволе пистолета, как на флейте. Мелодия протяжная и грустная, похожа на звуки пастушьей свирели в горах, где пасут овец. Хозяева еще не успевают понять, что же произошло, как он бормочет неразборчивое «извините!», прячет пистолет в карман и выпускает в лицо Адаму струю дыма, причем ясно, что это дым от его трубки, а вовсе не от пистолета.
Ева. Вон отсюда! Убирайтесь вон! Нашли место для развлечений! Убирайтесь! Вот каково ваше соболезнование! Задай ему, Адам, чего ждешь, задай этому выродку!
Ева в бессильной ярости и отчаянии выбегает из комнаты. Оба мужчины встают, нерешительно смотрят друг на друга и направляются к входной двери.
Адам. И какой же вывод мы можем сделать из всего, этого, майор? Что мне делать, брат мой Божий, раз приходится море в колодец переливать?
Бейли (идет к вешалке, надевает шинель, не снимая ее с крюка, создается впечатление, что вешалка придерживает его шинель, помогая ему одеться, потом, уже одетый, чуть подпрыгнув, снимает шинель с крюка, говорит Адаму «спасибо!», словно это он помог ему одеться, и идет к двери. У двери озирается, смотрит на свою забытую обойму от пистолета, полную патронов, но не берет ее, а, указав на нее пальцем, направляется к двери). Что нам делать? Нам нужно отдавать себе отчет в том, что твои дочери умерли самой тяжелой из всех видов смерти. И в соответствии с этим нам и следует поступать во всем остальном, так сказать, равняться на это.
И снова показывает пальцем на оставленную обойму с патронами. Адам смотрит на обойму, трогает ее пальцем, но не бежит вслед Бейли, чтобы вернуть ему обойму. Он возвращается в комнату и достает из выдвижного ящика стола круглые банки с приспособлениями и веществами для снятия отпечатков пальцев. Подходит к столу и начинает заниматься стаканами.