— Почему? — зловеще нахмурилась она.
— Я дворянин, — ответил он гордо. — Нанимать прислугу для другого человека — унизительно для моего звания!
— И только поэтому вы отказываете мне в услуге?
— Нет, — ответил он, стараясь изо всех сил преодолеть негодование, — это не единственная причина, но и ее вполне достаточно!
— Скажите прямо, что вы имеете в виду?
— Во всем Поважье нет девушки, которая по своей воле пошла бы служить в чахтицкий замок! — ответил он уклончиво, но и этого было довольно для того, чтобы с трудом сдерживаемый гнев графини обнаружил себя.
— Почему? — выкрикнула она.
— Не знаю, — ответил кастелян. — И не моя обязанность разбираться в этом!
Она вскочила, словно собиралась кинуться на старца.
— Оказывается, вы шпионили, совали свой нос в мои дела! — объявила она. — Я терпела, покуда вы, состоя у меня на службе, занимались своими звездами. И вот какова ваша благодарность! Вы отказываете мне в небольшой услуге и всякими окольными словами признаетесь, что занимались не только звездами, но и вполне земными сплетнями! Вы осуждаете меня, как и вся эта чахтицкая свора с проклятым пастором во главе. Прочь с моих глаз!
Поток укоров и оскорблений обрушился на седины старца, и он тщетно пытался вставить слово.
— Фицко! — позвала госпожа. Вид кастеляна все больше распалял ее.
Горбун влетел в гостиную залу, словно выскочил из-под земли.
— Выставь этого господина вон!
Фицко в замешательстве уставился на старца. К кастеляну он питал особое чувство, в свите владелицы замка то был, пожалуй, единственный человек, которого он искренне почитал. Причем с детских лет. Кастелян не раз защищал его, когда его преследовала ватага озорников, проявлявших естественное отвращение к уроду. Не раз он сочувственно брал его, презираемого и осмеянного, за руку, разгонял и стыдил озорников, отводил в замок и дорогой разговаривал с ним так, как никто другой.
При виде убеленной головы и достойной фигуры кастеляна в нем ожили давние воспоминания. Но госпожа прямо-таки исходила злобой, и горбун вынужден был повиноваться. Все перестало существовать для него — он видел перед собой только жертву, на которую должен броситься.
— Я дворянин, высокородная госпожа, — сказал кастелян, гордо выпрямившись, — и не позволю оскорблять мое достоинство! Отмените приказ, который вы отдали слуге. Дворянина может коснуться только дворянин!
По гостиной зале покатились раскаты смеха.
— Дворянин так, дворянин сяк! Фицко, укажи дворянину самую короткую дорогу из замка!
Горбун напружинился для прыжка. Плевать и на раненую руку! Пусть хоть отвалится от боли, приказ госпожи он выполнит с такой тщательностью, что она будет вполне довольна. Он выбросит отсюда кастеляна; да так, что тот никогда уж не встанет на ноги.
Но кастелян словно помолодел — к нему вернулись силы: он вытащил из-за пояса пистолет, левой рукой взмахнул саблей и в воинственном запале возгласил, как в былые времена:
— Что ж, подходи, Фицко, коли жизнь тебе надоела. Сперва накормлю свинцом, потом насквозь проколю тебя, как паршивую собаку!
Госпожа замерла, Фицко окаменел. Он смотрел в лицо двойной смерти. А Микулаш Лошонский уходил, защищая свое отступление пистолетом и шпагой.
— Какой смысл выбрасывать меня из чахтицкого замка, — спросил он, стоя в дверях, — когда я сам с радостью ухожу из него? Невелика честь для меня пребывать в его стенах!
На дворе и на улице вокруг него собирались люди, а он молча шагал, сжимая в руках пистолет и обнаженную шпагу. Но силы, пробужденные волнением, с каждым шагом покидали его. Он засунул пистолет за пояс и, опираясь на саблю, словно на трость, направился в приход. Однако у него не хватило бы сил и на какую-то сотню шагов, если бы Ян Поницен не выбежал навстречу.
Фицко тем временем извергал богохульные проклятия.
— Дни кастеляна сочтены! — кричал он. — Клянусь, ваша графская милость, что отправлю его прямо в ад!
Он хорошо знал, что только таким путем утихомирит разъяренную графиню. Тут же ему пришло в голову направить ее злость на кого-то другого. Сейчас самый удобный случай отомстить капитану! — осенило его. И он немедленно стал рассказывать, что утром были найдены два гайдука и Эржа, привязанные к деревьям в лесу. И сделали это пандуры, чтобы освободить Магдулу Калинову.
— Как они смеют нападать на моих людей? — негодовала она.
— Точно не знаю, — загадочно улыбнулся Фицко, — но можно догадаться. Капитан влюбился, поэтому послал трех своих самых верных пандуров освободить Магдулу.