И она приказала гайдукам, возглавлявшим кортеж:
— Едем!
Пятеро гайдуков двинули коней, возницы закричали «н-но-о!», кнуты захлопали.
Но карета чахтицкой госпожи не трогалась с места, и гайдуки тут же остановились: Алжбета Батори только собралась сесть в карету, как в открытую дверцу выскочила Эржика и бросилась к Андрею Дрозду, обняла его:
— Я иду с тобой!
Нахмурившись, он могучими ладонями оторвал ее от себя.
— Нет! Мое общество для вас не подходит, высокородная барышня! Садитесь в карету к своей попечительнице, которой я только потому позволяю спокойно следовать дальше, что она едет с вами! Так я с вами сквитаюсь: эта плата за услугу, которую вы оказали мне там, под градом, хотя я о ней вас не просил. Прощайте, благородная девушка!
В его глазах Эржика прочла лишь холод и отчуждение. Она испытала вдруг новое чувство, сильное и непреодолимое: его поведение оскорбляло ее, кровь закипала в ней. На глазах у всех она предложила ему себя, а он дерзко отверг ее. Единственным ее желанием было остаться с ним, идти по жизни рядом, хоть на неминуемую гибель, а он безжалостно оттолкнул ее.
— Мы вовсе не сквитались, — крикнула она, и в ней проснулась жажда достойного ответа. — Теперь я у тебя в долгу, разбойник Андрей Дрозд! И скоро мы с тобой рассчитаемся!
Он почувствовал на себе ее жгучий взгляд — а потом и удар ее ладони на левой щеке. Когда хрупкая Эржика подпрыгнула, чтобы коснуться могучего Андрея Дрозда, и молниеносно шлепнула его по щеке, картина — при всей ее загадочной серьезности — была настолько забавна, что Дора расхохоталась, а вместе с ней и весь эскорт графини.
Андрей Дрозд покраснел и весь сжался. Алжбета Батори была убеждена, что он вот-вот бросится на Эржику, поэтому она быстро обхватила ее за талию и втянула в карету. Но Андрей Дрозд продолжал стоять на месте.
Он окинул гневным взглядом весь кортеж, и смех на лицах людей сразу угас. Но Дрозд пальцем не двинул, а позвал свистом подручных. Он повернулся и вмиг исчез в густом лесу.
Кортеж тронулся с места.
Растерянная девушка терпеливо сносила материнские ласки. Ознобом била ее обида. Как она могла загореться любовью к разбойнику и связывать с ним все надежды?
Наконец она разразилась горькими слезами.
— Не плачь, Эржика, этот злодей не достоин слезинки твоей, — успокаивала ее мать.
— Я плачу не из-за него, а оттого, что была такой безумной и ослепленной любовью.
— Слава богу, Эржика, у тебя открылись глаза!
Но из открытых глаз слезы лились потоком, казалось, им никогда не иссякнуть. Душу томила страшная пустота. Девушка всем своим видом источала такое безутешное горе, что обе сидевшие напротив служанки не смогли удержаться от слез — то и дело утирали их уголками передников.
Мать гладила дочку по волосам и целовала ее разгоряченный лоб:
— Не хочешь ехать в Прешпорок? Я принуждать тебя не собираюсь: сию же минуту пошлю гайдука в Врбовое, пусть за тобой приедет Беньямин Приборский.
— Нет, не хочу здесь оставаться, прочь отсюда, прочь!
Алжбета уже не настаивала на поездке девушки в Прешпорок, поскольку была убеждена, что в ее гордом сердце любовь к разбойнику уже не воскреснет. И радовалась тому, что теперь она может внести девушку в иной мир, где та наберется нужного лоска. А об Андрее Дрозде графиня теперь думала даже с какой-то благодарностью. Ведь только его она должна благодарить за то, что Эржика сейчас к ней так доверчиво никнет. А не будь свидетелей, возможно, она зашептала бы уже с детской нежностью: мамочка, мама…
— Ненавижу его, ненавижу! — повторяла Эржика, продолжая лить слезы.
— Правильно, Эржика, я опишу для тебя жениха, которому Андрей Дрозд не посмеет даже туфли поцеловать!
— Я выйду замуж! И как можно скорее!
— Замечательно! А хочешь, так пойдешь к алтарю под колокольный благовест в тот самый час, когда погребальный звон будет провожать Андрея Дрозда в последний путь…
— Да, я пойду под венец именно тогда, когда милого палач повенчает с виселицей, — смеялась Эржика, обливаясь слезами.