— Мог бы привести кого-нибудь получше, — пробурчал Андрей, отпуская капитана.
— Это мой зять, Андрей, — улыбнулся Ян Калина, — а в этом качестве ты бы мог оказать ему больше уважения.
— Горе разбойнику, берущему в зятья пандура, — возразил Андрей Дрозд, но лицо его при этом осветилось улыбкой — он понял наконец, что осмотрительный Ян Калина не способен на дурные или неразумные поступки.
— Чтобы утешить тебя, скажу, что это еще не совсем мой зять, ибо это зависит не только от меня. Пока что он только попросил у меня руки сестры. А как она отнесется к этому — не берусь судить. Одно только доподлинно знаю: лучшего жениха для Магдулы не найти на всем белом свете.
Лесные братья не могли прийти в себя. Красная парадная форма капитана дразнила их, будоражила кровь. Кое-кто с трудом сдерживал себя, чтобы не броситься на него.
— Что вы стоите как истуканы? — крикнул Ян Калина. — Лучше поприветствуйте нового друга. Перед вами уже не пандурский капитан, а разбойник Имрих Кендерешши. Вот она — моя первая удивительная весть.
Андрей Дрозд подошел к капитану:
— Не знаю, что тебя к нам привело. Но слова друга Калины для меня достаточно, чтобы довериться тебе.
Они сердечно пожали друг другу руки.
Имрих Кендерешши подходил с протянутой рукой к каждому обитателю подземной пещеры. А они жали эту руку с какой-то опаской, даже с трудом подавляемой брезгливостью. В голове не умещалось, каким образом враг, с которым недавно под градом они дрались не на жизнь, а на смерть, внезапно превратился в друга. Предводитель пандуров — и разбойник!
— До сих пор, — пробурчал Вавро, пожав протянутую руку, — я был уверен, что из Савла не получишь Павла.
— Ребятки, — воскликнул Ян Калина, — поднесите нам окорока и вина: наш новый товарищ ничего не ел два дня. Садись сюда, — указал он капитану на груду хвои, — и отдохни после пережитых мучений.
Имрих Кендерешши сел и жадно набросился на еду.
— А теперь послушайте историю, как пандурский капитан стал разбойником! — И Ян Калина живо описал поход капитана с горбуном в подземелье и то, чем он закончился.
Запертый в подземелье ратник, окруженный непроницаемой тьмой и уверенный, что нет ему спасения, предавался самым горестным мыслям. Но не менее терзал свою душу Павел Ледерер, который опасался за его жизнь и за свой так хорошо обдуманный замысел. Он прекрасно разыграл комедию, чтобы окончательно заручиться доверием Фицко. В доказательство своей осторожности даже предложил охранять входы в подземелье. Тем самым он исключил всякую возможность побега капитана. Спасти же ратника он решил доверить Яну Калине. Он поведает ему, где и как заперт капитан, даст отмычку, объяснит, как он переделал подъемную дверь, которую можно было прежде открывать только изнутри. Он сам переоборудовал ее, пока Фицко лежал в своем логове, позабыв обо всем на свете. К подъемной двери Ян Калина, переодетый нищим, легко подойдет, проникнет в подземелье и освободит пленника. План был вполне осуществим, однако проходил час за часом, а Калина не показывался. Когда же он и вечером не появился, Павел впал в отчаяние. Уйти из замка он не мог, чтобы не навлечь на себя подозрения, а входы в подземелье — по его же совету — тщательно охранялись. Калина показался в приходе только на другой день после обеда.
— Павел Ледерер рассказал мне, — продолжал Ян Калина, — что произошло, и я на самой большой скорости, какую только может себе позволить нищий калека, поспешил к подъемной двери. Рычаг, которым она открывалась, равно как и само узилище, долго не пришлось искать. Я нашел бы его даже раньше, если бы капитан проявил малейшие признаки жизни. А он стоял в углу, опираясь о стену, немой и недвижный, как труп.
— Еще бы! — подхватил Имрих Кендерешши. — Услышав шаги, я подумал было, что это Фицко, который решил осуществить свою угрозу. В первый день у меня еще была слабая надежда на спасение — я вспоминал человека, который предостерегал меня. Утешался шальной надеждой, что он меня освободит. На второй день я уже похоронил все надежды и смирился с мыслью, что не выйду из этого проклятого подземелья. Когда из коридора до меня донеслись зловещие звуки шагов, я сжал рукоять сабли, готовый защищаться до последнего вздоха. Но вид я сделал, будто совсем обессилен, будто почти без сознания. Так я рассчитывал обмануть горбуна, чтобы он без опаски подошел поближе. Загремел ключ, я украдкой окинул взглядом пришедшего. И вскочил, словно обожженный молнией — в решетчатой двери стоял не горбун, а известный разбойник. Дверь была отперта, на меня молча смотрел Ян Калина.