Кроме того, он был знатоком дамских сердец. Он мог соблазнить любую приглянувшуюся ему женщину. С удивительным постоянством он из ста дорожек выбирал одну, самую правильную. И был молчалив, как могила, никто никогда не слышал, чтобы он хвалился своими любовными победами. Выдержка была главным залогом его успехов и поводом для ревности молодых и старых мужей.
Как только он вошел в залу, графиня с дочерью отошли за колонну, дабы он не сразу заметил их.
— Это он, Эржика! — Она сжала руку дочери. — Твой жених!
Эржика побледнела. Ее жених? Этот высохший, изношенный рыжий кавалер с лицом белым, как известь, прыгающий вокруг дам, словно танцовщица, и расхваливающий женскую красоту, как лавочник на базаре свой жалкий товар, этот человек, распространяющий вокруг одно лицемерие да фальшь — ее будущий супруг!
Уж лучше бы она вышла за врбовского гончара, у которого волосы побелели и который знаменит тем, что никогда не моется, разве когда Господь застанет его на поле и ополоснет дождем. А этот граф Няри — она будто увидела перед собой Фицко, хотя и в ином подобии. Те же чувства пробуждаются в ней при виде Фицко, такой же мороз пробирает по коже и что-то гонит ее прочь.
— Веди себя достойно, Эржика, не позорь меня! — заметила Алжбета Батори, когда общество, собравшееся вокруг Няри, рассеялось. Она вышла с Эржикой из своего укрытия за колонной.
Острый взгляд Иштвана Няри тут же заметил ее. Он поспешил к ней — лицо его сияло, из уст сыпались сладчайшие слова о столь милой неожиданности. Он назвал ее чахтицким солнцем, которое сверкает в Прешпорке лишь раз в десять лет.
— Довольно, довольно, дорогой друг! — остановила она поток его похвал. — Поберегите запас красивых слов и комплиментов для своей невесты.
Всеобщее волнение. Для какой невесты? Самый убежденный старый холостяк, который хвалит жесткое ярмо, лишь когда оно давит чужую шею, собирается жениться?
Иштван Няри выкатил на нее глаза. На мгновение он потерял дар речи. Бледное его лицо побледнело еще больше. Он почувствовал, что на него катится беда. От Алжбеты Батори он должен принять все, он должен исполнить любое ее желание. Горе ему, если он разгневает ее и принудит к мщению. Во всем мире он боится только ее, только она способна осмеять его и уничтожить. Он коснулся взглядом Эржики Приборской и слегка отрезвел, подумав, что, возможно, именно эту девушку чахтицкая госпожа предназначила ему в невесты.
Хороша, воистину хороша… Он уж подыскивал сравнения, вживался в роль.
— Наш дорогой друг Няри, — проговорила Алжбета Батори, — собирался сегодня удивить знакомых сообщением о своей помолвке. Но чтобы удивить еще сильнее не только знакомых, но и самого Иштвана Няри, я привела его невесту, о чем сам он даже не помышлял. Разве ты не видишь ее, милый друг?
У Эржики закружилась голова, потемнело в глазах. Но память о предостережении матери придала ей силы — она не только не рухнула наземь, но ей даже удалось изобразить на лице улыбку.
Между тем граф Иштван Няри успел опомниться:
— О, жалкое мое зрение! — возгласил он, укоряя самого себя. — Одно солнце ослепило его настолько, что глаза не заметили другого, еще более прекрасного и драгоценного, так как оно будет озарять лишь мою жизнь!
И он решительно шагнул к Эржике. Она протянула ему руку, точно во сне. Он поцеловал ее, изысканнейшим жестом подставил локоть и повел ее в танцевальную залу.
Нареченные, ненужные друг другу.
Потрясенный зал мало-помалу приходил в себя. Иные немолодые дамы, озиравшие странную пару, бледнели от ненависти. Граф Няри был их возлюбленным, но при этом ни одна из них не знала о существовании других — всем он обещал вечную любовь…
— Играйте, музыканты! — воскликнул граф и тут же закружился в танце с навязанной невестой.
Он самоуверенно оглядывался по сторонам, отбивая улыбкой счастливого жениха неприязненные взгляды обманутых подруг. Он был уже готов во всеооружии отражать намеки язвительных языков. Невеста, понравившаяся ему с первого взгляда, очаровывала его все больше и больше. Он сожалел, что строгие правила танца и нравы не позволяют ему крепче прижать ее и ощутить трепет ее свежего, пьянящим волшебством дышащего тела.
При этом мучительно гадал: кто, собственно, эта невеста? Он вызывал в памяти все знатные аристократические семейства, где он мог бы видеть это изумительное создание, но тщетно. Ни угадать ее имени, ни определить величину приданого, влияние и могущество нового родства ему так и не удалось.