А дело было в том, что он был послан в приход узнать, чем кончилась история с пирогами. Его предупреждение не запоздало: дарованных пирогов так никто и не успел отведать.
— К сожалению, ничего не получилось, — сказал он, искусно изображая опечаленность и гнев по поводу неудавшейся затеи. — В приходе все на редкость осмотрительны. Пироги показались подозрительными, никто их и не коснулся. Как раз когда я явился туда, батрак священника привел сельского пастуха с его псом Бундашем, совсем лысым от парши.
«Слыхал я, — обратился священник к пастуху, — что ты не знаешь, как поступить с Бундашем, что тебе жалко убивать его. Я помогу. Он получит снадобье, от которого и кости перестанут стучать, и забот никаких не будет». И он бросил собаке нарезанный ореховый пирог. Сперва у пастуха засветились глаза от радости, что его несчастный пес дождался такого лакомства, но потом вдруг он подскочил к нему и стал отгонять: «Ишь ты, что он ест! Это и я могу попробовать!» — «Оставь его, — остановил пастуха священник. — Не завидуй Бундашу!»
— Пес еще и не сожрал всего, что ему бросили, как уж повалился на пол, задергался, словно волки рвали ему нутро, и дух из него вон.
Пастух заплакал, завздыхал, не понимая, как это Бундаш мог после такого лакомства околеть. И теперь, — продолжал Павел Ледерер, — по всем Чахтицам разнесся слух, что кто-то из замка хотел отравить священника. Шум поднялся превеликий. Еще когда я был в приходе, туда прибежали люди, оглядели Бундаша и оставшиеся куски пирога и ну ругаться, проклинать. Тут кто-то указал на меня пальцем: «Этот тоже из замка!» Раздался зловещий гул, на меня замахали кулаками. Я счел за благо уйти восвояси. Несколько мужиков бросились за мной, но пастор их задержал. Нынче ночью лучше не смыкать глаз. Возмущенные чахтичане, как пить дать, нападут на замок.
— Не беда, я живо наведу порядок! — вскинулся Фицко. — Прикажу запереть ворота, пандуры с гайдуками пускай будут наготове. Ничего с нами не случится. А ты, Павел, скажи, кто, по-твоему, хотел пастора отравить?
— Алжбета Батори и ты, Фицко.
Анна рассмеялась:
— Вот так, Фицко! Видать, не с меня сдерут шкуру, не мне перебьют руки-ноги!
Бросим на нее злобный взгляд, горбун побежал отдать приказ гайдукам и пандурам готовиться к бою.
Только закрыли ворота, а за ними уж зашумела возмущенная толпа. Сжатые кулаки мелькали в воздухе, раздавались выкрики:
— Отравители, убийцы!
— Поджечь замок и отправить злодеев в преисподнюю!
Возмущение разгоралось, как костер на ветру, и смельчаки уж стали наваливаться на ворота, чтобы их вышибить. Когда перед воротами появились красные униформы пандуров и гайдуков, получивших приказ защитить замок и его обитателей, возмущение только усилилось. Люди зашумели еще громче, когда к воротам приковылял Фицко. Попытка отравить священника вызвала такое сильное негодование, что угрожающий вид Фицко не возымел обычного действия.
— Откройте, откройте! — взывала толпа.
— Выдайте нам этого колченого дьявола!
На Фицко сыпался град каменьев. Но он стоял недвижно, словно был неуязвим.
— Бросайте, бросайте, по крайней мере, будет чем играть. Ха-ха, игра что надо: один камень — одна разбитая башка!
Он тут же поднял камень и нацелил в того, кто только что крикнул: «Выдайте нам этого колченого дьявола!» Мужик завыл от боли и злости — камень угодил ему прямо в голову. Потом уж Фицко подымал камень за камнем и, дико хохоча, бил без промаха.
— Вам еще не надоело? — ревел он. — Ну давай, еще давай, чтоб на каждую башку по камню.
Толпа растерялась. В глазах суеверных людей горбун снова становился не человеком, а чудищем, наделенным сверхъестественной силой. Фицко чувствовал, что перевес на его стороне, и потому действовал все более дерзко.
— Пандуры и гайдуки, рассыпайся, вы тут ни к чему! — орал он. — А то оставайтесь, увидите, как я сам со всеми управлюсь!
Фицко подскочил к воротам, открыл их и заверещал:
— Ну-ка, есть охотники померяться со мной силой? Так измолочу, что родная мать не узнает. Валяй сюда, герои! Храбрости не хватает? Я вам покажу, с кем имеете дело! А ты, сатана, помоги, милостивец!
Теперь и самых разумных охватил суеверный страх. Горбун прилюдно признается, что продал душу дьяволу!
Фицко тут же приметил действие своих слов; воинственный запал людей совсем угас. И он бросился на ближайшего человека. Обвился вокруг него руками и ногами, чисто четырьмя змеями, повалил его на землю и тут же прыгнул на следующего.