Время шло, и Павел Ледерер не мог объяснить себе, почему Фицко все еще не возвращается. Не вздумал ли он перепрятать клад в другое место? Он уже готов был снова вернуться в подвал, узнать, в чем дело.
Так прошел час.
Наконец он услышал шаркающие шаги. Закрыв глаза, Павел принялся храпеть. Он слышал, как Фицко вошел в комнату. Чуть приоткрыв глаза, увидел, что горбун поставил на стол кувшин с вином и две чаши, извлек из сукна фонарь и также поставил на стол.
— Не вози рубанком, — заговорил он, подойдя поближе, — так храпишь, что весь замок трясется. Хватит дрыхнуть, давай-ка лучше выпьем, чокнемся за дружбу!
Павел передернулся, протер глаза.
— Это ты, Фицко? — удивился он.
— Ну я, только не делай вид, что ты увидел дух Анны Дарабул или еще какое страшилище. Хоть я тоже страшилище, ха-ха-ха, но тебя не обижу.
Было ясно, отчего горбун так задержался в погребе. Стоило заглянуть в кувшин, а он, видать, ох как глубок! Фицко прошел, пошатываясь, между столом и постелью, а когда наконец уселся на лавку, то распластался на ней, точно куча тряпок.
— Пей, дружище, — подбадривал он Павла Ледерера, неверной рукой разливая вино. — Будем пить по-господски, из чаши, а не прямо из кувшина. Такого вина ты еще не отведывал, это точно! По крайней мере, оно старше нас обоих вместе взятых. А запах! Аж щекочет в носу, и цвет-то какой — золотисто-прозрачный, как у масла. Что ж, давай чокнемся за верную дружбу!
Павел Ледерер отведал чудесного напитка.
— Чудесное зелье! — искренне выдохнул он.
— Еще бы! — оживился горбун, снова наполнив чаши. — Это лучшее здешнее вино, госпожа бережет его для самых знатных гостей. А раз их здесь нет — мое счастье!
— А вдруг госпожа узнает, что ты балуешься самым дорогим ее вином?
— Ха-ха-ха, ты и впрямь забавный парень. Будь у меня мать или отец, и то, думаю, они бы не тревожились за меня так. Но погоди, а то как бы за разговором не забыть о главном!
Он вынул из-за пазухи мешочек с деньгами. Шумно опустил его на стол, затем высыпал звонкое содержимое.
— Слово мое — закон: возвращаю тебе часть своей прибыли. Посчитай! Это моя благодарность за дружбу и помощь. Ты первый, кто смекнул, что дружба со мной дает хороший навар. Во мне ты не обманешься. Но беда тебе, Павел, коли я обманусь в тебе.
Фицко сделал такую уродливую гримасу, что Павлу Ледереру стало не по себе. Он залпом осушил чашу, чтобы скрыть свою растерянность.
Павел не переставал удивляться странной привязанности горбуна. И чем больше тот пил, тем больше выказывал свое отношение.
— Знаешь что, брат, — разоткровенничался горбун. — Давай, помоги мне найти Магдулу Калинову, эту вражью девку, что из головы у меня не идет ни днем ни ночью. Я наверняка свихнусь, если она в конце концов не станет моей. Помоги мне найти ее, я ведь тут, чтобы ты знал, долго не задержусь, уеду на чужбину, стану сам себе голова. Тут я оперился, а там устроюсь еще лучше!
Вино совершенно развязало ему язык. Он уже признался даже в том, что очистил сокровищницу чахтицкой госпожи.
— А куда ж ты спрятал этот клад? — не без умысла спросил Павел.
— Про это ни-ни! — вскочил Фицко. — Место укрытия никому не выдам. А кто о нем узнает, тому смерть!
Чем меньше вина оставалось в кувшине, тем больше узнавал Павел о замыслах горбуна, который собирался скопить как можно больше не только для себя, но и для дружка — пусть, мол, и он оперится золотым оперением. Отомстив всем, кто унизил его, он хотел податься подальше вместе с Магдулой Калиновой. Он заставит ее пойти с ним.
— Павел, дружочек, — бормотал пьяный Фицко, — я верно служил госпоже, любил ее, боготворил. За службу, что правда, то правда, она щедро вознаграждала меня, платила мне и за то, что я рисковал жизнью и каждый день готов был повенчаться с виселицей. Но она презирала и презирает меня, велела лупить меня палками. Меня! О, она дорого заплатит за это! Вихрь — уже падаль, сокровища ее у меня, и это еще не все. Я ей покажу, на что способен. И той франтихе из Врбового, и Калине, и Дрозду, и Кендерешши — всем тем, перед кем я в долгу. Пусть трепещут…
Мучительно было Павлу наблюдать за этими взрывами злобной мстительности. Не по себе становилось вблизи человека, жаждущего крови тех, кто, по его мнению, оскорбил его. Чтобы побыстрее избавиться от него, Павел без устали подливал ему в чашу вина, и горбун пил шумными, ненасытными глотками. Павел ждал, что, того и гляди, он свалится с лавки и растянется под столом.
Но он этого так и не дождался. Фицко опустошив кувшин, встал и простился. Ковылял он прямо, не пошатывался.