Как же возрадовалось сердце Эржики, когда прошел май, а о свадьбе никто не заикнулся — позднее граф Няри с опечаленным лицом сообщил ей, что непреодолимые препятствия принуждают его отложить церемонию. Прошел июнь, пробежал и август. Правда, в августе начались новые страдания, ибо из письма матери и сообщения графа она уже знала, что свадьбу назначили на двадцать пятое сентября.
По мере приближения этого дня Эржика становилась все печальнее, и графиня была сама не своя, видя, как увядает ее подопечная. В глазах у нее прочно поселилась печаль, улыбка больше не озаряла лица. Однажды она застала девушку на балконе: она смотрела на мчавшиеся тучи, и глаза ее были полны слез.
В начале сентября Алжбета Батори накупила множество тканей, и десять портних днем и ночью шили для Эржики приданое. Она искала редкие пряности и фрукты для свадебного пира и как бы не замечала, что Эржика на глазах тает. На девушке лица не было — словно она последние денечки доживала.
Все чаще вспоминался ей Андрей Дрозд. Во сие видела его могучую стать, добродушное лицо и сильные руки, вырывающие ее из объятий графа Няри. Не раз, пробудившись после такого сна, она испытывала желание мчаться очертя голову к предводителю вольницы. Но сердце ее сжималось от боли: кто знает, как он ее встретит, кто знает, любит ли он ее?
— Эржика, — время от времени напоминала о себе мать, заметив подавленное состояние дочери, — выше голову, положись на меня! Увидишь, я сделаю тебя счастливой!
— Без графа Няри я и так была бы самой счастливой. Я ненавижу его, и он мне день ото дня противнее, — говорила Эржика, не скрывая своих чувств.
— Можешь ненавидеть его сколько душе угодно, и пусть он станет тебе еще противнее, — шептала мать, гладя ее по лицу.
— Не выйду я за него! — восклицала Эржика. Но то был уже не крик решительного непокорства, а лишь отчаянная просьба.
— Выйдешь, Эржика, так нужно!
Эржика обливалась слезами, мать успокаивала ее.
Вечером перед отъездом в Чахтицы, тронутая страдальческим выражением лица дочери, она поддалась давнему искушению посвятить ее в свои планы, чтобы хотя бы так вызвать у нее на лице улыбку.
— Я разве не говорила тебе, Эржика, чтобы ты не огорчалась, не терзала себя понапрасну? Как раз наоборот, ты должна радоваться, что в твоей жизни после свадьбы настанет великая, благостная перемена!
— Я не хочу такой перемены!
— Тебе будут завидовать, что ты жена известного ловеласа. Ты будешь носить славное имя, которое обеспечит тебе всеобщее уважение и восторг, ты станешь так богата, что превзойдешь даже меня. Во всей стране ни у кого нет столько золота, драгоценных украшений и каменьев, как у твоего будущего супруга.
— Я не мечтаю ни о золоте, ни о богатстве, матушка, — сказала девушка со слезами на глазах. — И не мечтала бы даже в том случае, если бы не должна была платить за это собственным счастьем.
— Ты еще ничего не знаешь ни о жизни, ни о людях, Эржика. Будь благодарна, что я сделаю тебя известной и богатой.
— И женой графа Няри! — вырвалось у несчастной девушки.
— Да, и женой графа Няри. Ты станешь ею, но он не станет твоим мужем! Не понимаешь? Ну так послушай, я открою тебе глаза, успокою твое сердечко, истерзанное напрасными страхами.
Однако это вступление еще больше растревожило Эржику. Подозрение, давно возникшее у нее, но все время подавляемое, снова проснулось.
— Верь мне, Эржика, ты упала бы в моих глазах, если бы запылала искренней любовью к этому юбочнику. Я тоже презираю и ненавижу его. Именно поэтому я выбрала его: он даст тебе все, что я считаю для тебя необходимым. Я выбрала его потому, что смогу легчайшим образом убрать его, как только он сделает то, что я от него ожидаю.
Эржика в страхе уставилась на графиню.
— Как ты хочешь его убрать?
— Он поведет тебя к алтарю, перед Богом и перед светом ты станешь его женой. И у меня в руках будет завещание, неподвластное никаким случайным обстоятельствам, завещание, которым он сделает тебя наследницей всего своего движимого и недвижимого состояния. От алтаря он приведет тебя домой, в мой замок, к пышно накрытым столам, к веселым свадебным гостям, съехавшимся со всей страны.