Не станет она больше искать девушек в далеких землях и платить за них втридорога. Подданные наплодили по ее милости девушек — пруд пруди! Их-то она и призовет в Замок. Она имеет право распоряжаться ими так же, как и своими отарами. Беда, стократная беда тому, кто хоть словечком отважится ей перечить!
А Эржика! Графиня любила ее больше всех на свете. А как дочь отблагодарила ее? Эта змея ужалила ее прямо в сердце. Повисла на шее у разбойника и благодарно целовала негодяя, который подверг ее такому позору! Но она заплатит за это, дорого заплатит!
Знахарка испуганно съежилась возле кровати. Она украдкой наблюдала, как искажает лицо госпожи прилив бурных страстей, как она сжимает кулаки, грозит ими и изгрызает в кровь губы. А когда графиня вскочила с постели и как безумная стала бегать по комнате и рвать на себе волосы в бессильной злобе, что не может отомстить обидчикам сию минуту, Майорова еще больше съежилась в страхе.
Взгляд, который Алжбета Батори кинула в зеркало, прервал поток мстительных замыслов и обратил ее внимание в совершенно иную сторону.
Из зеркала на нее смотрело чужое, измученное лицо с запавшими глазами, морщинистым лбом, с пожелтевшей кожей, окаймленное всклокоченными волосами. Не веря своим глазам, она приникла к зеркалу так, что лбом и носом касалась его — стекло даже запотело от ее дыхания.
Графиня вскрикнула.
Да, это ее собственное лицо, вихрем страстей искаженное до неузнаваемости, на нем — на лбу, вокруг глаз и губ — змеится множество морщин.
Она сбросила с себя одежду. И, всматриваясь в зеркало, стала изучать свою грудь, руки, бока, бедра.
В порыве отчаяния она стукнула кулаком по стеклу. И зеркало тысячью осколков высыпалось из рамы на ковер.
Она разбила свое отражение, но все равно продолжала видеть его перед собой. Нет, это не она! Ее грудь не может быть такой увядшей, и эти плечи, округленные слоями жира, не ее! А талия, которая вот-вот сровняется с боками и уже нуждается в корсете? А бока, ее ли это бока бессильно расплываются и утрачивают крепкие формы? А бедра, как они отвратительно трясутся! На одном чернеет пятно, словно бабочка «адамова голова».
Она вновь осознала, что неудержимо стареет.
В сумятице мыслей возник внезапно облик Юрая Заводского, единственного мужчины, которого она действительно любила, о котором мечтала и ради которого хотела блистать красотой, чтобы ослепить его и любить опаляющей любовью. Нет, в таком виде она не вернет привязанности утраченного возлюбленного. Она словно дерево, растерявшее свою листву по осени, она словно увядший луг, где единственные гости — печально свистящий осенний ветер да каркающее воронье.
Подавленная этой мыслью, она опустилась на ковер, усеянный сверкающими осколками зеркала, и заметалась в отчаянных рыданиях.
Для чего ей жить?
Майорова была уже смертельно напугана этим приступом отчаяния владелицы замка, распростершейся на ковре. Она знала: несдобровать ей, если госпожа заметит ее. На ней она и сорвет свою злость… Трясясь всем телом, старуха неслышно поднялась и безмолвной тенью стала красться к двери. В ней одной она видела свое спасение.
О горе! Она забыла, что госпожа заперла дверь на ключ и вытащила его.
Щелчок затвора отрезвил Алжбету. Она вскочила. Один вид знахарки, застывшей у двери, привел ее в дикую ярость. Она подскочила к ней, словно помутившись в рассудке, схватила за горло. С горящими глазами прохрипела:
— Так вот ты как, старая лгунья! Хочешь исчезнуть, сбежать от заслуженного наказания? Не думай, что кара минет тебя, врунья, мошенница! К чему были все твои рецепты, мази, отвары и заговоры, чего стоят твои советы, ванны из пахучих трав и девичьей крови? Они не только не вернули мне очарование и красоту, они даже не отдалили старости! Теперь я задушу тебя!
Майорова задыхалась. Она дергалась, изо всех сил стараясь высвободиться.
— Смилуйтесь, ваша милость! — хрипела она в отчаянии. — Я дам вам совет, самый действенный, до сих пор я не осмеливалась его выговорить.
— Это сатана нашептывает тебе новую ложь, новую хитрость! — шипела на нее госпожа. — Я больше не верю тебе! Сгинь!
Знахарка уже прощалась с жизнью. Тут Алжбета Батори увидела ее лицо, искаженное смертельным страхом и взрывом загадочной злобы.
Она поняла, что знахарка хочет что-то сказать ей, и потому чуть ослабила тиски пальцев.
— Хорошо, пусть я умру, — прохрипела знахарка, — но знай, госпожа, что ровно через год, день в день, ты тоже погибнешь!