Это было их наказание.
Их изменение.
Превращение в нечто противоестественное призрачными духами их жертв. Это было «Кровавое проклятие».
Наполеан не отрывал взгляда от цели: императорский дворец, крепость. Он и его друзья так много раз скрывались там, играя в прятки, убегая от разгневанных родителей, надеясь хоть раз увидеть кого-либо из королевской семьи. Мальчик знал это место как свои пять пальцев и продвигался вперед, отчаянно надеясь туда добраться.
Наконец он подбежал к знакомым серым воротам дворца.
Пролез в маленькую дыру под внешней стеной и свернулся калачиком, попытавшись стать невидимкой. Хотя Наполеан больше и не видел эту жуткую бойню в деревне, безумные крики боли продолжали доноситься до него, как гром во время грозы.
Мальчик дрожал, вспоминая момент, когда принц Джейдон появился из замка, его темно-зеленые глаза остекленели от страха. Он собрал верных людей возле себя, чтобы сделать заявление об их наказании — о том, что вскоре станет их новой жизнью.
Имея в запасе так мало времени на подготовку своих людей, Джейдон сделал все, что мог. Наполеан не понял ничего, кроме того, что последователи принца должны подтвердить свою преданность ему как можно быстрее, до того как начнется трансформация, или им придется встретить намного худшую судьбу.
Хотя отец Наполеана годами служил в тайной королевской страже, сражаясь с постоянно растущими армиями принца Джегера, сам мальчик был слишком мал, чтобы присоединиться. Следовательно, само собой подразумевалось, что он формально причислял себя к правильному близнецу, — на тех же, кто последовал за Джегером, милосердие не распространялось.
Тогда, как и остальные, Наполеан встал на колени, чтобы поцеловать кольцо принца Джейдона, проговорив клятву верности, — до того, как стало слишком поздно, — и принял то, что должно было наступить…
Мальчик вздрогнул, возвращаясь к настоящему моменту. Он пытался быть храбрым, но слезы страха наполнили глаза.
И затем внезапно Наполеан услышал злобный бездушный смех, который становился все ближе и ближе, достигая ушей.
— Нет. Нет. Нет, — хныкал мальчик, глубже прячась внутри расщелины и дрожа всем телом.
Туман закрутился в маленький вихрь, поднялся над землей и низко опустился, как будто у него были глаза, которые могли видеть… прячущегося Наполеана.
— Ты думаешь, что можешь сбежать, дитя? — прошипело жуткое создание, его смех отразился от стен. Пламя возникло из центра тьмы. — Умри, малыш! И переродись в монстра!
Мальчик закричал так громко, что крик взорвался в его ушах, а туман все приближался. Он окутал тощее тело, проник в рот и забрался в легкие.
И затем пришла боль.
Мучительная, безжалостная, непереносимая боль.
Кислота растеклась по его венам.
Пламя охватило все внутренние органы. Кости перестроились. Клетки взорвались. Весь организм изменился, преобразился… умер.
Наполеан слышал свои крики, но они словно принадлежали кому-то другому, кому-то жалкому и ничтожному. Он вцепился в собственную кожу, пытаясь содрать ее. Кусал руки и бился о землю. Корчился, метался и стремился уползти прочь, но ничто не могло остановить его мучения.
О небесные боги!
Наполеан молил о смерти, но она не приходила.
Сколько длилась агония, он не знал. Минуты? Часы? Может, дни? Могла пройти целая жизнь, прежде чем, наконец, все прекратилось… и пришла жажда.
Всепоглощающая дикая жажда.
Жажда крови.
Она заставила мальчика покинуть убежище. Прижимаясь к земле, как животное, он пробирался во тьме в поисках отца.
Сейчас, когда горькие слезы обожгли глаза, Наполеан растерянно смахнул их и увидел кровавые разводы на руках.
Великая богиня Андромеда1, во что он превратился?
Достигнув деревенской площади, мальчик остановился возле старого каменного колодца. Когда зрение приспособилось к темноте, он краем глаза заметил тень. Нет, этого не могло быть.
Пожалуйста, боги, нет!
Ужасающая сцена предстала перед ним: Джегер Демир, злой принц, сидел, склонившись над телом отца. Глаза принца были совершенно безумными, когда он склонился к горлу Себастьяна, разорвал плоть и начал пить кровь. Наполеан не мог ни пошевелиться, ни отвернуться, пока эта жуткая сцена разворачивалась перед ним, пока злой принц осушал тело отца, разорванное в клочья.