— Оставьте нас.
Женщины слегка опешили, и он тут же пожалел о своем резком тоне. По правде говоря, он хотел узнать о психическом здоровье Брук, спросить о ее душевном состоянии. Он от всего сердца хотел поблагодарить обеих женщин за такую нежную заботу о его судьбе, но пока не мог выразить это вслух. Он просто не был уверен, что сможет сдержаться и, как суверенный правитель дома Джейдона, не мог себе позволить потерять контроль перед людьми. Им нужно было, чтобы он был их опорой — внушал постоянную уверенность в этом нестабильном мире — и Брук тоже понадобится его сила, чтобы пройти через предстоящее.
— Да, милорд, — наконец прошептала Киопори.
— Без проблем, — Джослин встала.
Наполеан покачал головой.
— Не уходите далеко. Время приближается. Менее чем… — он заколебался.
Вот черт, сколько осталось времени? Он должен был знать. Он бы знал, если бы присутствовал при зачатии.
Киопори, казалось, почувствовала его замешательство.
— Не больше, чем полчаса, милорд.
Все глаза обратились на выпуклый живот Брук, который отчетливо виднелся под мягким шелковым платьем. Если бы в этот момент в комнате кто-то уронил булавку, то это прозвучало бы как взрыв гранаты.
Казалось, Киопори тщательно подбирала слова, прежде чем продолжить.
— Я бы никогда не посмела поставить под сомнение вашу мудрость, Наполеан. Но думаю, что для нее будет лучше, если во время родов мы с Джослин будем находиться здесь.
Наполеан выдохнул и покрутил шеей, снимая напряжение. Он приподнял подбородок.
— Брук увидела и пережила слишком многое. Я не позволю ей страдать еще и от жертвоприношения. Когда придет время, я призову моих сыновей, пока она будет спать. Маркус заберет темного в «Зал жертвоприношений» и подождет меня. После этого мы вместе встретим нашего истинного сына.
Киопори подняла подбородок и прочистила горло.
— Пожалуйста, пересмотрите ваше решение, Наполеан.
Он изучающе посмотрел на нее. В глазах женщины не было ничего резкого или осуждающего, только сострадание. Джослин выглядела так же.
— Я не хочу ослушаться вашего приказа, но это действительно трудно… жертвоприношение… ужасающий момент для каждого человека, Наполеан. Учтите, у вас были тысячи лет, чтобы понять проклятие, осознать, каким настоящим злом является и насколько опасным может стать темный ребенок. У вас были столетия, чтобы принять тот факт, что не существует абсолютно никакого выбора в этом вопросе, но мы не располагаем достаточным количеством времени для осознания этого. Такой магии не существует в человеческом мире. И я не знаю, сможет ли Брук простить вас, если не увидит все своими глазами. Может быть… по крайней мере… просто посоветуйтесь с ней.
Наполеан сцепил руки, выгнул пальцы и хрустнул костяшками.
— Я не хочу ничего отнимать у Брук, — Он задумался над тем, насколько его внешний вид соответствовал усталому голосу. — Я просто хочу избавить ее от новой боли.
Киопори понимающе кивнула, схватила Джослин за предплечье и подтолкнула к двери.
— Вы примете самое верное решение, милорд, — Она сочувственно улыбнулась. — Мы будем рядом, если понадобимся.
Наполеан вежливо склонил голову.
— Позовите Маркуса, — сказал он. — Так или иначе, мне кто-нибудь понадобится, чтобы сразу забрал темного, пока я не смогу… позаботиться о том, что должно быть сделано.
Киопори кивнула.
— Отлично.
Джослин нервно постучала ногой по полу, а затем тоже вышла.
* * *
Пока Брук спала, Наполеан провел подушечками пальцев по ее коже. Он запоминал каждый синяк, заново переживал каждую травму, используя свои обостренные чувства, чтобы воссоздать каждый отпечатанный в клетках момент.
Он должен был знать, что перенесло ее тело.
И хотя он сберег ее душу, охраняя разум от малейшего осознания творившейся жестокости, это его тело, кулаки и мужское достоинство осквернили ее… Поэтому он хотел знать все, что произошло. Каждую деталь.
Он должен был почувствовать всю боль, потому что это его тело причинило ее.
Он должен был испытать весь ужас, потому что кому-то следовало это сделать.
Он должен был пережить каждый момент, чтобы восстановить баланс и остаться верным своему глубоко укоренившемуся чувству справедливости.
Осторожно, словно с благоговением, Наполеан вылечил оставшиеся синяки и раны при помощи своего яда, на ходу забирая энергетические вибрации каждого акта насилия в свои мышцы, кожу и ткани. Навеки удаляя все случившееся из памяти Брук, даже на молекулярном уровне. Его глаза несколько раз затуманивались, но он отказывался плакать. Наполеан был слишком могущественным созданием, и такие глубокие эмоции могли иметь серьезные последствия. Земля могла ответить ураганами, каких в долине никто не видывал.