— А это за Шейлу, — продолжил он, делая глубокий вертикальный разрез от груди Криса к животу, а затем просунул руку внутрь и отломал ребро. Оно сломалось, как тонкая куриная косточка, и Натаниэль бросил его в другой конец камеры. — А это за Лизу...
Он продолжал, имя за именем, ребро за ребром, пока не устал от игры, и, наконец, со светящимися диким оттенком красного глазами, с растущей угрозой в зрачках, потянулся внутрь всеми пятью когтями и вырвал бесполезное сердце.
Он поднял его перед лицом Криса, и оба заключенных с ужасом наблюдали, как вырванный орган продолжает биться.
— А это за меня.
Натаниэль зашипел от удовольствия, а затем склонил голову, длинные иссиня-черные волосы упали вперед каскадными волнами тьмы...
И он пил.
Пил, пока в теле не осталось ни единой капли крови, а потом медленно повернул голову в сторону, и дьявольская ухмылка прокралась на его залитые кровью губы.
— Как хорошо, что ты дождался своей очереди, Мартин. Я прошу прощения, что заставил тебя ждать. Теперь давай посмотрим на этот глаз.
Натаниэль спустился с верхней койки и склонился над изувеченным лицом, изучая работу Мартина.
— Я думаю, сойдет и так, — он усмехнулся.
Выпрямившись, он небрежно прошагал в другой конец камеры, прислонился к стене, и, скрестив руки на груди, отпустил Мартина от паралича, чтобы позволить ему несколько задушенных хрипов и стонов. Это не имело никакого значения — мужчина был слишком испуган, чтобы кричать, и испытывал слишком сильную боль, чтобы оказать стоящее сопротивление.
Натаниэль покачал указательным пальцем вперед и назад, будто выговаривая ему.
— А теперь, Мартин, у тебя ведь на самом деле не должно быть здесь ножа, не так ли?
Мартин покачал головой, оставшийся у него глаз остекленел от страха.
— Тогда, возможно, тебе стоит отложить его в сторону.
Глаз Мартина расширился. Не в силах унять дрожь, он попытался отойти от вампира, но покорно наклонился к нижней койке и собрался положить нож под тонкий матрас.
— Не туда, — прошипел Натаниэль.
Мартин замер. Испугавшись. Не понимая.
— Ты ведь совратитель малолетних, верно? Ты ведь любишь молоденьких мальчиков?
Мартин затрясся, беззвучно произнося слово «пожалуйста» снова и снова, вымаливая свою жизнь.
Натаниэль вздохнул.
— Как бы это сказать? — его темные глаза встретились с взглядом Мартина. — Почему бы тебе не засунуть его... туда, куда ты так любишь засовывать кое-что другое? — он посмотрел на заключенного, а затем отвернулся, не желая лицезреть это отвратительное действо.
Мартин послушно сунул зазубренный, окровавленный нож глубоко в свой задний проход и взвыл в агонии.
— Ты же находишь такие пытки приятными, правда? — Натаниэль поморщился. — Должен признать, я этого не понимаю, но каждому свое...
Мартин упал на пол, корчась от боли и рыдая как ребенок.
Натаниэль махнул рукой, чтобы заставить его замолчать, и закатил глаза.
— На уязвимых всегда охотятся слабейшие вашего вида. Ты мне отвратителен. Я больше не желаю играть, — его лицо стало жестким и жестоким. — Так что ползи ко мне, как животное, которым ты и являешься, — он прошипел свои следующие слова со злобой. — Ползи ко мне, Мартин, и приветствуй свою смерть.
Низкорослый, мускулистый мужчина отчаянно пытался сопротивляться приказу, но его тело не могло бороться с принуждением. Он начал медленно ползти, кровь лилась из его тела как река возмездия, в то время как он продолжал биться в конвульсиях от боли... пока, наконец, не оказался на коленях у ног вампира.
Натаниэль махнул рукой вверх, призывая Мартина встать. Это было мучительное испытание для страдающего человека, но у него не было выбора.
— Очень хорошо, — сказал Натаниэль и постучал двумя пальцами под подбородком Мартина, указывая ему приподнять голову и откинуть ее в сторону, выставляя свое горло. — Ухо к плечу, мой друг, я бы не хотел к тебе прикасаться, пока питаюсь, — хныкая как ребенок, Мартин медленно повиновался; он задыхался и все еще умолял оставить ему жизнь.
Причиняя столько боли, сколько возможно, Натаниэль жестоко вырвал горло мужчине и осушил тело от крови.
Яркий образ Шелби, лежащего на каменной плите на темном кладбище их народа, ужасное видение Далии, корчащейся в агонии на каменной плите в пещере Темных, — все это только раззадоривало его, будто боевой клич.
Требовало, чтобы он убивал.
Снова и снова.
Натаниэль входил и выходил из камер, рвал глотки, вырывал сердца, пил, пока в его жертвах не оставалось ни капли крови. Пока он, наконец, не бросал их на пол, как мешки с гнилой картошкой.