Господин де Жеврэ думал:
«Какая комедиантка эта женщина! Не будь полной очевидности, можно бы ее счесть за невиновную!» — Затем прибавил громко, строгим голосом:
— Мы сделаем у вас обыск.
— Обыск, у меня! — воскликнула Анжель со страхом. — По какому праву?
— Подобный, вопрос не заслуживает ответа, сударыня.
Господин де Жеврэ, обернувшись к начальнику сыскной полиции, прибавил:
— Прикажите агентам сделать обыск.
Анжель протянула руки и хотела что-то сказать, как вдруг послышался слабенький, почти жалобный голос Эммы-Розы:
— Мама! Мамочка!
— Иду, душечка, — ответила она и бросилась к двери, но ей преградил дорогу начальник сыскной полиции.
— Не уходите, — произнес он вежливо, но повелительно.
— Меня зовет дочь, — возразила бедная мать. — Она очень больна, вы знаете; я ей нужна, умоляю вас, позвольте мне пойти к ней!
— В таком случае мы пойдем вместе с вами, — сказал господин де Жеврэ, — и начнем обыск с верхних комнат.
— Неужели вы станете обыскивать в присутствии девочки?
— Придется, так как она там.
Анжель не удержалась от гневного движения и нахмурилась.
— Ступайте, господа, — прошептала она с усилием, — я не хочу оставлять вас при мнении, что боюсь обыска.
Анжель пошла первой, за ней последовал господин де Жеврэ с письмоводителем. Начальник сыскной полиции замыкал шествие.
Скоро поднялись по лесенке, ведшей на антресоли, и вошли в комнату Эммы-Розы. При виде их молодая девушка испустила слабый крик.
— Не бойся ничего, дорогая моя, — прошептала ей на ухо Анжель, — нам с тобой нечего бояться.
— Но зачем пришли сюда эти господа?
— Они ищут…
— Что?
— Я тебе объясню потом, теперь некогда.
Начальник сыскной полиции и следователь зорко осматривались. Комната Эммы находилась рядом с комнатой матери и служила гостиной во время ее пребывания в Лароше. Скромная библиотека, постель с белыми занавесками, зеркальный шкаф, несколько этажерок, столик, два кресла и четыре стула составляли всю меблировку. Камин был украшен зеркалом, часами, подсвечниками и двумя вазами старинного фарфора, в которых находился только мох. Увядшие цветы были выброшены два месяца назад, а заменить их новыми не подумали. Под наблюдением начальника сыскной полиции Казнев осмотрел сперва этажерки и полки книжного шкафа, причем перетряхнул все книги медленно, тщательно. Анжель находилась в нервном возбуждении.
«Эти люди насколько же глупы, насколько гнусны!» — думала она.
— Одолжите мне ключ от зеркального шкафа, — сказал начальник полиции.
Анжель вынула из кармана связку ключей, бросила их на этажерку и воскликнула презрительно:
— Вот все ключи! Шарьте!
Казнев отпер зеркальный шкаф, наполненный бельем. Вещь за вещью он перебрал все, как вдруг под руку попалась связка бумаг, которую он и передал начальнику полиции, а тот — следователю.
— Что это? — спросил последний.
— Несколько облигаций кредитного общества и банковские билеты. Тут все, что я имею, не считая товара в магазине.
— На какую сумму эти билеты?
— Здесь тридцать три тысячи франков: двадцать восемь тысяч облигациями, пять тысяч — банковскими билетами.
Судебный следователь пересчитал, и оказалось верно; тогда он положил деньги на столик. Как книжный шкаф, так и зеркальный не представили ничего подозрительного, и белье оставили в покое.
— Если вам угодно, пойдемте в следующую комнату, — заявил начальник полиции следователю, но вдруг вспомнил, что Казнев не осмотрел фарфоровые вазы. Он подошел к камину и опустил руку в одну вазу, вынув предварительно мох, заполнявший ее наполовину.
— А-а! — воскликнул он вдруг и выдернул руку с зажатой в ней вещью, которую поспешил осмотреть.
Это была записная книжка из слоновой кости с вытисненными на одной из дощечек инициалами «С» и «В», начальными буквами имени Сесиль Бернье.
— Ну-с, сударыня, не компрометирует ли вас эта вещичка? — спросил он торжествующим тоном, показывая Анжель записную книжку.
Как ослепленная молнией, она отступила и смертельно побледнела. Господин де Жеврэ испустил радостный крик.
— Записная книжка Сесиль Бернье! Невозможно ошибиться, это ее собственность! Станете вы теперь отпираться, сударыня?
Эмма-Роза, испуганная таинственной сценой и бледностью матери, встала с кресла. Анжель, казалось, сошла с ума. Господин де Жеврэ подошел к ней и повторил:
— Вы еще отпираетесь? Она обронена у вас, это очевидно!
— Милостивый государь, я не понимаю… клянусь вам, не понимаю, — пролепетала Анжель, едва приходя в себя.
— В самом деле? — произнес иронически господин де Жеврэ.
— Каким образом эта книжка, которую я вижу в первый раз в жизни, очутилась здесь? Клянусь вам, я не знаю…
Судебный следователь с улыбкой продолжал:
— Вы не знаете! Однако же невероятно, чтобы она сама по себе спряталась под мох в вазе.
— Я согласна, что это невозможно, но если моя служанка ее не положила, то…
— Полноте, не лгите!
Анжель зашаталась, холодный пот выступил у нее на висках.
— Мама!… — закричала Эмма-Роза, бросаясь в объятия Анжель. — Что говорит этот человек?
— Ничего, — ответила Анжель, покрывая поцелуями лицо дочери, — его слова относятся не ко мне. Подозрение падает не на меня.
— Я уже больше не подозреваю, а обвиняю, — возразил господин де Жеврэ. — Анжель Бернье, вы принимали участие в убийстве, совершенном в ночь с одиннадцатого на двенадцатое декабря Оскаром Риго…
— Как перед Богом, клянусь жизнью моей дочери и своей собственной душой: я не знала о записной книжке, — прошептала Анжель. — Вероятно, во время моего отсутствия моя служанка ее нашла и, думая, что она принадлежит мне, положила в вазу…
— Зачем бы ей прятать туда? И куда девались письмо и банковские билеты?
Анжель осознала себя в заколдованном круге: куда бы она ни повернулась — нигде нет выхода, везде пропасть.
— В таком случае я погибла! — проговорила она с отчаянием. — Господь меня покинул, и, однако же, я ничего не делала дурного.
— Приведите сюда служанку!
Казнев спустился и через минуту вернулся в сопровождении Катерины, бледной и дрожащей.
— Катерина, — воскликнула Анжель, — скажи этим господам…
— Молчать! — перебил следователь. — Я один имею право допросить эту женщину. — И затем, показав ей книжку из слоновой кости, спросил: — Знаете вы эту вещь?
— Нет, сударь, я ее никогда не видела.
— Как! Ты не знаешь этой книжки? Ты ее не поднимала?
— Еще раз, молчите!… Так вы не поднимали эту вещь в лавке?
— Нет, сударь, — повторила служанка, опуская голову.
— Вы уверены? Подумайте, ваш ответ чрезвычайно важен!
— Если бы дело касалось моей жизни, я и тогда сказала бы только истину.
— Хорошо, ступайте!
Катерина, полуживая, ушла. Эмма, испуганная, ничего не понимая, крепко прижималась к матери.
По знаку следователя, начальник сыскной полиции вышел на середину и произнес страшную фразу:
— Анжель Бернье, именем закона вы арестованы!
Анжель и Эмма испустили одновременно крик ужаса.
— Но, сударь, вы поступаете несправедливо, гнусно и позорно. Чем вам поклясться в моей невиновности? Какой клятвой убедить? Верьте мне, умоляю вас на коленях, я не знала, что эта книжка в моей квартире, и не могу понять, как она очутилась здесь.
— Приготовьтесь следовать за мной, — возразил начальник полиции.
— Так вы не верите моим словам? Но нет, этого не может быть! Разве я могу идти за вами? Разве я могу покинуть дочь?
— Неужели у вас хватит мужества разлучить меня с мамочкой? — сказала Эмма, громко рыдая. — Разве вы не видите, что я умру от этого!
— Дорогая девочка, голубка моя, успокойся! — произнесла Анжель, прижимая дочь к сердцу.
— Но в чем тебя обвиняют?
— В ужасном преступлении, душечка. Они обвиняют меня в убийстве моего отца.