— Тогда приезжайте… Мы поищем вместе.
— Нет… — ответила собеседница неуверенно. — Я так не хочу. Если кассеты еще нет, то я не хочу. Опасно с вами дело иметь. Вы меня в тюрьму посадите, знаю.
— Послушайте, знать вы ничего не можете, а помочь нам — это в ваших силах. А мы поможем вам.
— Ой, какой хитренький! Это все только разговоры милицейские! Говорите со мной сейчас, а сами небось рыщете изо всех сил, по какому телефону я звоню! Знаю я ваши закиндончики!
Девчонка угадала — именно за тем и вылетел из кабинета Володин.
— Так нашли кассету или нет?
— Какие-то кассеты нашли. Но мы не знаем, что вам надо.
— Значит, не нашли! Мою бы вы запомнили. Ну, тогда…
— Послушайте, это очень важно, — заторопился Сорин. — Когда вы вошли в квартиру, дверь была закрыта или открыта? Свет горел?
— Что вы из меня дуру делаете? Я с вами болтаю, а ваши гончаки уже сюда мчатся, чтоб меня схватить! Прощевайте!
— Подождите! — крикнул Сорин. — Вы хотите получить свою кассету или нет?
— Хочу…
— Тогда запишите мой телефон. Сорин Всеволод Иванович.
— Говорите, я запомню. И быстрее, брошу трубку и убегу.
Сорин продиктовал телефон, стараясь придумать, чем еще придержать девчонку у телефона. Но она бросила коротко:
— Спасибо, буду звонить. Поищите кассету, мне без нее здесь зарез.
И связь оборвалась.
— Засекли! — влетел в кабинет Володин. — Блок телефонов- автоматов у Большого театра. Патрульных там полно, должны взять.
— По-моему, она просто дура, — заметил Володин. — Дремучая дура из глубинки. Кассету ей надо! Ну, ясное дело, приехала к Княжину, чтоб он сделал из нее эстрадную звезду. Поначалу к нему под одеяло, а потом к микрофону и заливайся соловьем на весь мир!
Через час сообщили, что задержать указанную рыжую девушку у Большого театра и прилегающих улицах не удалось.
— Как же так? — уныло изумился Сорин. — Там же столько нашего народу понатыкано. Считай, каждый второй — наш человек, плюс те, кто в форме.
Седов снова захихикал — ни черта не умеют работать нынешние молодые!
Надя вышла из-под козырька телефона-автомата, поколебалась и решила навестить Красную площадь. Вбили ей в голову, что коль скоро русский человек прибыл в Москву, так первым делом положено свершить поясный поклон у Кремля. Либо на колокольню Ивана Великого, либо на Мавзолей Ленина — это уж каждому по его вере, по его убеждениям. Строго говоря, у Нади ни веры, ни убеждений не было, но слова учительницы застряли в голове прочно. Чтоб приманить удачу, свершение священного обряда не помешает.
Она пошагала мимо неработающего фонтана, на ходу сняв парик и куртенку. Она не демаскировалась — такая разумная мысль ей и в голову не пришла. Просто было уже жарко, волосы под париком даже повлажнели, а куртенка была слишком убогой для яркого, праздничного центра столицы. Чтобы выглядеть независимой и красивой, девушка сменила кроссовки на туфли с высоким каблуком и направилась к святым местам, уверенная, стройная, хотя и голодная — кроме торта с чаем в квартире убитого, она так ничего и не ела.
Милиция засекла Надю дважды — возле гостиницы «Москва» и на Красной площади, но в обоих случаях оперативники наружного наблюдения выпустили ее из зоны контроля беспрепятственно, потому что ориентировались на четкую наводку — рослая ярко-рыжая девушка в блеклой бежево-зеленой куртенке и джинсах. На ногах кроссовки, возможен парик. Поскольку по другой ориентировке на Красную площадь ждали визита неизвестного чеченца — якобы с бомбой в кармане, то основное внимание наружное наблюдение уделяло всем усатым, носатым, в папахах и кепках-аэродромах.
Чеченец не явился — ни с бомбой, ни без. Взяли для проверки четырех грузин, одного осетина и пятерых армян. Вся компания оказалась ангельски невинной. К вечеру отпустили.
Тело Княжина увезли, бригада криминалистов до обработки данных пока не дала следствию никакой зацепки. В бумагах покойного тоже не было ничего интересного, зато из Подмосковья позвонил капитан Симонов и сказал, что в сейфе на даче Княжина полно ценностей, чековые книжки и наличные деньги. Значит, московскую квартиру Княжин содержал только для встреч. Дача под охраной, примет ограбления нигде не наблюдалось. Вообще, никаких конкретных следов не замечалось.
Сорин почувствовал легкое возбуждение, не проходившее с годами: дело начато с пустого места, шагай по любой дороге, быть может, ты уже видел или знаешь убийцу, но пока он лишь темная фигура без имени и лица.
— Займемся рутиной, коллеги, — сказал он. — Будем искать фигурантов из окружения Княжина последних дней и столетней давности. Володин, ты с эстрадным миром знаком?
— Не очень, — заколебался майор.
— Я тоже. Но связи Княжина искать надо. Начнем с фирм «Граммофон XXI век»… Групп «Мятежники» и «Золотой колос», Виктории, Сакты из Прибалтики… Короче, проверить его повседневное окружение.
— Викторию я знаю, — сказал Володин. — Черногривая кобылка. Поет про белогвардейцев и прочую царскую Россию.
Знание эстрады у старика Седова ограничивалось артистами, мелькавшими в телевизоре, да и тех он путал.
— Но шуму, братцы, будет много, — заметил опытный эксперт. — Княжин — человек известный, по всем прикидкам можно предположить, что он контролировал значительную часть эстрадного бизнеса. Там и вляпался.
— Заказное убийство? — спросил Сорин.
— Не исключено. И уж больно чистенько, аккуратно выполнено. Опоили наркотиком, уложили в кровать, инсценировали самоубийство. И никаких следов борьбы, сопротивления. Выходит, он доверял тому, кто пришел к нему с последним визитом. С этим сливочным тортом.
— Может быть, — согласился Сорин.
— На бабах погорел, — заявил Володин, придерживаясь своей версии. — Заразил кого-нибудь СПИДом, вот с ним и расправились.
— Может быть, — вновь согласился Сорин.
— А у тебя есть версия, Всеволод? — подозрительно спросил Седов.
— Может быть, — ответил Сорин. Предположения коллег не убеждали. Княжин был столь многогранной фигурой, что убить ею могли по десятку разнообразных причин: может, в карты проигрался и долгов не отдал, а может, шпионил в пользу княжества Занзибар и его ликвидировали, ибо он «засветился».
В конце рабочего дня оказалось, что такого же мнения придерживается и заместитель Генерального прокурора России Шорохов. Он смотрел на Сорина через огромный стол в своем кабинете и говорил так, словно превозмогал зубную боль.
— Княжин, Всеволод Иванович, жулик международного масштаба.
— Отрадно, — сказал Сорин.
— Чего тут отрадного?
Следователь пожал плечами.
— За нацию свою отрадно. Уж если воровать, так добиваться международною признания.
— Я чувства национальной гордости при этом не испытываю. — нахмурился Шорохов. — Час назад я заявил парочке настырных журналистов, что Княжин покончил жизнь самоубийством.
— Какова реакция борзописцев? — с интересом спросил Сорин, хотя предугадывал ответ.
— Меня подняли на смех, — сознался Шорохов. — По мнению людей, знающих Княжина, на такой подвиг он был не способен. После него, насколько я понимаю, осталась если не целая империя бизнеса, то небольшое княжество. Как это ни грустно, в него входили всеми любимые певцы и оркестры.
Подыграть начальству или не надо? — размышлял Сорин. Он, как и все, знал, что провинциальный Шорохов, призванный в столицу из тьмутаракани, в молодости занимался следственной работой, не снискал в ней лавров, а потому считал себя великим сыщиком. За исключением этой слабости, мужик он был умный и дельный. Относительная молодость позволяла надеяться на блестящую карьеру. Сорин решил, что молодых надо поддерживать.
— У вас есть конкретные данные об этом княжестве? Я, простите, еще не в курсе всех этих дел.
Шорохов отвел глаза.
— Я прикинул кое-что… Посмотрите мой список. Эти люди так или иначе связаны с Княжиным. Высоким искусством и, к сожалению, бизнесом, который не всегда честен.
Сорин взял список и вернулся в свой кабинет.
По заметкам заместителя генпрокурора, Княжин был повязан делами с фирмой «Граммофон XXI век», несколькими программами на ТВ, создал и запустил на орбиту рок-группу «Мятежники», певицу Анну Корецкую, курировал группу «Золотой колос», помогал в свое время приобрести популярность Виктории, был связан с крупнейшими зарубежными фирмами грамзаписи и музыкального шоу. Пытался даже пробраться в святая святых — организовать гастроли Ростроповича и Спивакова, но там, видать, почуяли душок и от услуг отказались.
В сумерках майского вечера Сорин по дороге домой думал о том, что следствие с самого начала допустило ошибку — работу надо было поручить молодому следователю, тщеславному удальцу, хорошо знающему и любящему современную эстраду. Сорин же больше всего любил мужественную, ясную и простую музыку духового оркестра, но где ее теперь послушаешь?