Капрал Бефар развернул козлиную шкуру, внутри которой сразу же засветились золотисто-розовым светом три метательных снаряда. Положив волшебную стрелу на тетиву, командир 2-го Взвода натянул свой страшный лук (самый сильный лук всей Деревянной Армии). Светящаяся стрела, красиво пролетев по высокой дуге, исчезла во чреве строящегося корабля. Вновь пропела тетива, и ещё одна стрела описала не менее красивую дугу, чем первая. Когда третья стрела вонзилась в последний строящийся корпус корабля, средняя часть первого поражённого судна уже алела раскалёнными углями. Стоило подуть лёгкому ветерку, как все три корабля тут же занялись жарким пламенем.
Радостно ощерив зверские рожи, дуболомы с большим удовольствием наблюдали за пылающим флотом противника. Жутко довольный собой капрал Бефар дал полминуты своим бойцам на лицезрение итогов их операции, после чего баркас «Наглый» направился домой.
Каким-то своим особым чутьём Лемминкайнен почувствовал, что сегодня ночью будет интересно. И предчувствия его не обманули — зрелище, действительно, выдалось шикарное. Стоит подчеркнуть, что когда горели почти построенные корабли, то выражение лица Лемминкайнена было совершено идентично дуболомовским довольным рожам. Глашатай Чуди был полностью удовлетворён увиденным, и теперь ему, находясь в столь благостном расположении духа, можно было смело отправляться в ставку маршала Хорала.
* * *
Очередной проклятый рабочий день был закончен. Каторжане устало плелись на ужин. Стражники лениво щелкали плетьми, подгоняя уставших заключённых, среди которых ещё находилась пара-тройка острословов, способных отпускать солёные шуточки.
Энкин Флед хотел только одного — как можно быстрее набить брюхо и завалиться спать. Говорить ни с кем не хотелось, да и было не об чем. Он был одиночка. Все его друзья остались там, на том поле под Бастой… Их всех казнили по приказу Убивающей Феи. А его пощадил Чарли Блек. Одноногий заявил тогда, что их победа была одержана исключительно благодаря тому, что Энкин Флед вывел свой отряд из замка Бастинды. Это была злая насмешка судьбы. Больше всего он хотел тогда сдохнуть вместе со своими людьми, которых вешали на ближайших деревьях. Вешали тех, кого не зарезали сразу после победы…
Уплетая ещё тёплую кашу с чёрствым хлебом (с хорошим хлебом на каторге были проблемы), Энкин внезапно поймал себя на мысли, что в воздухе повисла какая-то странная тишина. Оглянувшись вокруг, он увидел, что все пялятся на ворота, в которые въезжала повозка с клеткой. Энкину было глубоко плевать на очередного прибывшего на каторгу бедолагу, и он продолжил трапезу…
Добравшись до шконки, Энкин практически сразу же отрубился. Однако не прошло и нескольких минут, как кто-то стал настойчиво трясти его за плечо.
— Толстый! Вставай, Толстый! Толстый, бля, вставай!
— Косой, чтоб ты сдох. Чего тебе надо?
— Толстый, там это… Там один из ваших.
— Из каких ещё, нахер, наших?
— Из урфиновцев. Иди давай!
Встряхнув головой, чтобы взбодриться, Энкин направился в другой конец барака, где каторжане облепили вновь прибывшего.
Новичок производил впечатление… Огромный звероватого вида детина с крепкими кулачищами и взглядом убийцы. Ручные и ножные кандалы говорили об особой опасности арестанта и его склонности к побегу.
— Я — Толстый. За что тебя сюда, приятель?
— Так я же и говорю — за Урфина.
— Ты один из его людей?
— Ага! Самый главный его деревянный воевода, — новичок постучал себя кулаком по лбу, что вызвало довольные смешки среди каторжан.
— Ты это, братан, нам надо конкретно знать, кто ты и за что сюда попал? — встрял в разговор Косой.
— Да задолбали вы, а?! — недовольно заворчал новоприбывший детина.
— Братан, братан, братан, — заголосил Косой, — тут все свои! Тут никто тебе не желает зла. Но обчество должно знать, кто и за что в него попадает. Ну чтобы не было непоняток, братан. И быковать на обчество не надо, братан. Давай рассказывай, как и чё, а мы обсудим. Чайку глотни, — Косой протянул новичку дымящуюся кружку.