Она упала на него, когда «Шевроле» остановился. Теперь ее голова покоилась у него на коленях, плечо прижималось к его предплечью, прижимая его к сиденью.
Ветерану отдела по расследованию убийств хватило одного взгляда, чтобы понять, что она ушла. Входное отверстие от пули над глазом было крошечным, но выходное отверстие размером с кулак за ухом забрало все содержимое внутрь и разбросало по заднему сиденью его машины.
Она была чертовски мертва, и, поднимаясь, превозмогая боль, Джон Хэннон внезапно ощутил неудачу. Он обещал Болану, что защитит девушку, и теперь он был непосредственно ответственен за ее убийство. С таким же успехом он мог лично нажать на чертов спусковой крючок.
Пальцы его правой руки все еще сжимали хватку Питона, и Хэннон попытался высвободить свою руку из-под нее. Он должен был выбраться оттуда, пока раненые ноги и кровоточащие вены все еще были в силах унести его.
Девушка была вне игры, и Хэннону приходилось думать о личном выживании.
Наклонившись, он попытался приподнять ее голову и в процессе увидел, что большая часть крови, стекающей между его ног, принадлежит ей.
Он уже потянулся к ручке дверцы, когда рядом с машиной возникла неуклюжая тень. Человеческая фигура заслонила заходящее солнце и внезапно погрузила раненых и мертвых во тьму.
Они, конечно, вернулись, чтобы проверить свой счет.
Он должен был предвидеть это, знать, что после второго удара они не рискнут допустить еще один промах.
Хэннон потянул за «Магнум». Его мушка зацепилась за материал окровавленной блузки Эванджелины, впившись в безжизненную грудь. Он попытался выругаться, но в данный момент не смог выдавить из себя ничего громче, чем хныканье.
Нападающий поднял оружие — Хэннон узнал в нем «Узи» — и перевел рычаг взведения назад, дослав патрон в патронник.
«Пришло время проверки», — сказал ему нападающий, ухмыляясь.
Хэннон закрыл глаза и позволил темноте унести его прочь.
18
Болан увидел впереди мигающие разноцветные огни и начал тормозить, пропуская другие машины, уже подыскивая место для парковки темного седана без опознавательных знаков. Час назад он обменял машину на видный спортивный автомобиль Эванджелины, намереваясь вернуть ее позже, но теперь боялся, что у него никогда не будет такой возможности.
Его привлекла трансляция стрельбы по портативному полицейскому монитору, который он носил с собой в машине. Диспетчер назвал Джона Хэннона жертвой, судьба которой неизвестна, и упоминалось о неназванной женщине в машине.
Этого было достаточно.
Теперь он ехал со свинцовым грузом в центре груди, именно там, где должно быть сердце. Он нашел место на поросшей травой обочине шоссе и осмотрел место происшествия впереди: скорая помощь, задние двери открыты; машины полиции штата и другие транспортные средства без опознавательных знаков, принадлежащие людям из отдела по расследованию убийств в метро. Полицейские в форме и штатском столпились на обочине шоссе, наблюдая, как двое санитаров несут завернутое в простыню тело к открытой задней части фургона с мясом. Внутри было видно еще одно тело, уже привязанное к носилкам и готовое к отправке.
Болан чувствовал, как жизнь покидает его. Пульс отдавался в ушах. На узкой полоске подстриженной травы невзрачный «Шевроле» уткнулся носом в живую изгородь, и с того места, где он сидел, Палач мог видеть разбитые стекла, пулевые отверстия, видневшиеся на выцветшей краске.
К нему приближался полицейский на мотоцикле в шлеме, темных очках и ботинках, предупреждающе подняв руку, когда Болан вышел из машины, его лицо было искажено гримасой.
«Извините, сэр, вам придется поторопиться. Это официальное дело».
Болан позволил ему мельком взглянуть на поддельные удостоверения, захлопнув бумажник и убрав его во внутренний карман, прежде чем офицер успел изучить его в деталях.
«Ламанча, правосудие», — рявкнул он. «Это настолько официально, насколько это возможно. Кто здесь главный?»
«Это капитан Уилсон, сэр». Офицер-моторист указал сквозь небольшую толпу шевелящихся тел. «Вон там».
Болан прицелился в мужчину в сером костюме-тройке. Он стоял чуть в стороне от остальных, глядя на изрешеченный пулями «Шевроле». Это имя зазвенело в его памяти, вызвав фрагментарные образы другого времени, другого Майами.