— Я вырву эти клыки из твоих дёсен, если придётся. Буду кормить тебя холодной, разбавленной кровью через капельницу до конца твоей жалкой жизни.
— Дай мне увидеть Кейтлин.
— Тебе нечего ей сказать.
— Ты не хуже неё знаешь, что я — её единственная надежда. Ты убьёшь меня, и она тоже умрёт. Я знаю, ты это знаешь, иначе ты бы уже нашёл то, что ищешь. Твоё время поджимает, Макс. Это просто пустая трата времени. Как много Кейтлин значит для тебя? Больше, чем твоя гордость? Больше, чем твой страх за собственную жизнь?
— Если бы я хоть на минуту подумал, что это действительно может ей помочь, тогда, возможно, нам было бы о чём договариваться. Но у тебя нет намерения помогать ей, не так ли? И что бы ты ни замышлял, я не позволю этому случиться, — он с силой отпустил его челюсть. — Я теряю терпение, Кейн, — сказал он, поднимая шприц и выпуская каплю чесночной эссенции наружу. — Ты можешь думать, что ты другой, можешь думать, что ты особенный, но когда дело доходит до этого, вы все совершенно одинаковые. И я собираюсь это доказать.
Кейтлин вздрогнула и открыла глаза. Она подняла голову с подушек и оглядела знакомую гостиную. То, что её доставили в безопасное место, что она находится в доме Макса, должно было успокаивать. Облегчение должно было быть ошеломляющим, но вместо этого паника сдавила её грудь. Несмотря на тепло в комнате и одеяло, которым они её накрыли, ей было холодно.
В висках пульсировало, шея болела. Она снова опустила голову на пол и осмотрела наручник, которым её запястье было приковано к батарее. Это был наручник ПКВ, его невозможно было вскрыть. Они знали её слишком хорошо.
Она сбросила одеяло и, выбравшись из-под подушек, прислонилась спиной к стене, несмотря на то, что сидячее положение причиняло ей ещё большую головную боль.
Она просмотрела фотографии на комоде слева от себя. Фотографии Макса и её отца вместе. Фотографии её отца и матери. Фотографии Макса и её матери. Её фотографии.
Знакомство с местом, в котором она почти выросла, принесло с собой яркий свет реальности, и теперь время, проведённое с Кейном, казалось далёкой мечтой. Но пульсация в недавно наложенной повязке была напоминанием о том, что всё это было слишком реально. И Макс с Робом держали его. Где-то. С ним могли сделать всё, что угодно.
И она была ответственна за это. У неё заныло в груди.
Но у неё не было выбора. Какова была альтернатива? Кейн получил то, что хотел? Убил Ксавьера, Макса, Роба, её? Разрушил район? Местность? Возможно, ей хотелось бы верить, что она сможет переубедить Кейна, но холодный свет дня напомнил ей, что никто не может сбить Кейна с курса. Особенно теперь, когда она знала, что он был прав с самого начала. Какую альтернативу она могла ему предложить? Позволить тем, кто разрушил его жизнь, отделаться более лёгкими последствиями? Она бы отпустила потрошителя душ?
Она нуждалась в мести так же сильно, как и он. Если она не отступит от своей миссии, то как она могла ожидать этого от него? И единственный способ отомстить — это вытянуть из него правду о том, как убить эту тварь. Ту, что вызвала его собственная сестра.
Выбрав его, она позволит потрошителю душ победить.
Если бы он выбрал её, все его враги победили бы.
Но она видела это. Она видела эмоции в его глазах — взгляд, который вновь зажёг проблеск надежды. Она добралась до него. Она пробила броню. Как, когда и почему, она понятия не имела. Но те слова, которые он произнёс без сдержанности, позволили ей увидеть часть его, которая говорила ей, что это ещё не конец. Это дало ей что-то, с чем можно было работать, что-то, чего у неё отняли с несвоевременным появлением Макса и Роба.
Ей нужно было увидеть его снова. Она должна была увидеть его снова. Им нужно было найти способ справиться с этим. Должен был быть какой-то способ преодолеть это. Если стало возможным, что броня Кейна Мэллоя дала трещину, если стало возможным, что её непроницаемое сердце было затронуто, если стало возможным, что они соединились на более глубоком уровне, чем всепоглощающая жажда мести, в невозможном появилась надежда.
Она вытянула шею и посмотрела на часы на комоде. Было уже позднее утро. Ей нужно было, чтобы Макс или Роб вернулись сюда. И быстро.
Кейн прикусил нижнюю губу, пытаясь справиться с болью, пронзившей его тело. Макс был опытный, надо отдать ему должное. Мучительно опытный.
Кейн содрогнулся в кандалах. Железные гвозди сгущали его кровь до такой степени, что она закупоривала вены. Каждое нервное окончание болело от агрессивного воздействия нитрата серебра. Его поры горели от чесночной эссенции, пот пропитался ею. Открытые порезы и рваные раны, нанесённые Максом и Робом по всему его телу, обгорели от болиголова, которым они были покрыты.