Как ей удалось пересечь комнату и подойти к нему, она понятия не имела. Но ей это удалось, даже если она не помнила своих шагов. Она прислонилась спиной к его машине, встав лицом к нему, и положила руки на поясницу.
Он остановился не сразу, но когда сделал это, то полностью повернулся к ней лицом. Его обычно незаметное дыхание стало более частым и тяжёлым. Его кожа покрылась блеском, несколько следов которого он вытер со лба тыльной стороной ладони. Он размотал белую ленту вокруг своей левой руки, которую он явно использовал для защиты костяшек пальцев. Его глаза были ужасающе тёмными, когда они встретились с её глазами.
Прямо тогда, прямо там, она могла бы броситься ему на шею, каковы бы ни были последствия. Чувство освобождения было одурманивающим.
Ей следовало бы испугаться, но эти глаза — тёмные, напряженные и непреклонные, какими бы они ни были, — также светились самообладанием, в котором была своя притягательность.
Когда он прошёл несколько метров по направлению к ней, она не смогла заговорить, а пальцы её ног впились в холодный, шершавый бетон.
Его оценка её была быстрой, почти холодной.
Она сдержала вздох.
С его стороны не потребовалось никаких усилий, чтобы развернуть её и прижать к машине.
Она мгновенно вернулась в сумрак того злополучного коридора, когда его твердое тело застало её врасплох, подарив её сердцу самый сильный толчок в жизни, который она когда-либо знала. Искра, даже тогда, говорила ей, что она играет в гораздо более опасную игру, чем она была готова принять.
На этот раз он ничего не сказал, а пинком раздвинул её ноги и бросил её руки на крышу машины.
Она едва могла дышать, не зная, было ли это от страха или возбуждения. Но это мог быть именно он — тот момент, когда он покончит со всем этим. Один смертельный укус, один поворот её шеи, и всё было бы кончено. Но всё, что она могла чувствовать, это умелое тело; всё, что она могла видеть, эти сильные, мужские руки, держащие её; всё, что она могла чувствовать, это мускусный, древесный аромат. И близко к своему уху она услышала эти трудноуловимые, нечастые вдохи, которые напомнили ей, что он был далёк от человека.
— Почему ты так долго? — тихо спросил он ей на ухо.
Слова покинули её. Он сжал её запястья вместе, обхватив их только одной рукой, удерживая их на машине.
— Напомни мне, как долго ты охотилась за мной, Кейтлин?
Всё, о чём она могла думать, были его губы — эти красивые, прохладные, мужские губы у её уха. Она быстро облизнула свои собственные, но во рту всё ещё было слишком сухо.
— Выслеживание. Не охота.
— Семантика.
Он откинул волосы с её шеи и снова склонился губами к её уху.
— Это всё, что было в течение многих лет, не так ли? Я и потрошитель душ, поглощающие каждую твою мысль, каждую мотивацию, каждое мгновение бодрствования. Ты охотилась за мной так долго, что думаешь, что знаешь меня. Но ты меня не знаешь. Ты совсем меня не знаешь. Зато я знаю тебя. Я наблюдал за тобой в течение долгого времени. Желая тебя. Желая сломать тебя. И теперь я знаю, как это сделать. Я понял, что для того, чтобы заставить тебя потерять контроль, я должен взять этот контроль на себя. Полностью.
Её желудок перевернулся, а сердце подпрыгнуло. Он спросил её, насколько плохим вампиром она его себе представляла. Прямо тогда ей было всё равно. Она знала, что его представление о плохом и её представление о плохом, вероятно, были двумя совершенно разными вещами, но что-то подсказывало ей, что она вот-вот узнает, насколько они разные.
Он сдвинул бёдра всего на дюйм, чтобы задрать заднюю часть её платья вверх и собрать его на пояснице.
Кейтлин вздрогнула и инстинктивно попыталась высвободить руки, но шлепок по обнажённой стороне её ягодицы заставил её замереть.
— Не двигайся, — предупредил он.
Он слегка прикусил её ух, и прохладным большим пальцем уверенно скользнул по изгибу обнажённой плоти.
— Теперь осторожнее, я слышу, как колотится твоё сердце. Не так много искушений может выдержать вампир.
Она прикусила нижнюю губу, когда он снова сильно прижал её к машине. Металл был холодным по сравнению с жаром её бёдер и лона, текущим через тонкий хлопок её платья.
— Что ты собираешься делать? — спросила она, напряжение в тоне нервировало её, но не так сильно, как просачивающиеся вместе с ним оттенки возбуждения.
Он стянул с себя спортивные штаны, прижался своей эрекцией к ложбинке между её ягодицами, когда снова сократил промежуток, плотно прижавшись к её спине. Его грудь была твёрдой.
— Как ты думаешь, что я собираюсь делать?