— Да вы что! Ой, вы простите, Константин Федорович, ради бога. Это все Николай. Он, как Аня пропала, запил. А во хмелю он порой ох каким недобрым бывает.
Храп на диване, достигнув апогея, резко оборвался с нецензурными комментариями. Диван жалобно заскрипел под объектом «тарасовской недвижимости».
Мы услышали охрипший со сна и перебора спиртного голос Николая:
— Ишь, добрая выискалась. Все у нее хорошие, один я плохой.
Поразительное свойство хозяина не терять контроль над происходящим во время сна произвело на меня впечатление.
— Проснулся, Коля?
— А я и не спал. Слушал все, как ты за жизнь нашу непонятно кому рассказываешь. Толк-то какой?
— Таня — очень хороший детектив. Я просто уверен, что она найдет вашу Аню, — спокойно возразил Костя.
— Вы не слушайте его, Константин Федорович. Не со зла он. От горя.
— А ты помолчи, пока по репе не схлопотала.
Николай поднялся и сел на диване, взял стоящую рядом с диваном литровую банку с водой, жадно попил. Встал, пошел на кухню за сигаретами.
Несмотря на то, что, по словам хозяйки, Николай сильно горевал, тем не менее этот агрессивный детина под два метра, с трехдневной щетиной на щеках и подбородке, со всклоченной русой с проседью шевелюрой почему-то не вызывал во мне ни малейшего сочувствия.
Он закурил на кухне и, взяв пепельницу, вернулся, на ходу продолжая свое выступление:
— Милиция вон отказывается. А тут баба какая-то, детектив, вишь ли, горы золотые наобещала. А ты и сопли развесила. Обдерут как липку, еще и квартиру продать придется.
— Услуги детектива я оплачу. — Сжатые Костины кулаки, неподвижно пока что лежащие на коленях, свидетельствовали о его нарастающем раздражении.
— Ох, какие мы добренькие и богатенькие. С чего бы это! Да вы, б… эти «новые русские», всю страну развалили. Из-за вас, дерьмократов хреновых, такой бардак. Добро народное по карманам распихали, и они, вишь, — «новые русские», а мы — старые нищие. Никакой справедливости. Обобрали народ.
— Ну, вы, Николай Андреевич, любезнейший, не бушуйте. Мы к вам не на именины пришли, а помощь свою предложить. Вон Новодворская, к примеру, вчера по радио сказала, что социальное равенство гнусно, вредно и никому не нужно. А кто печется о неправильном распределении народного добра, тот пусть книжку Чубайса о при— ватизации читает. Там все написано, — отразила я выпад хозяина против Кости. — И вообще, давайте к делу вернемся. Покажите мне лучше фотографии Ани.
— Сейчас-сейчас. — Вера Ивановна вскочила со стула, пододвинула его к стенке, достала с антресоли альбом. На первой странице голубоглазая малышка, казавшаяся игрушкой в огромных руках отца, рядом улыбающаяся мать.
Листая страницу за страницей, слушая комментарии Веры Ивановны, мы наблюдали возрастные этапы Ани: Аня в садике, в школе.
С последней фотографии на нас, улыбаясь, смотрела очаровательная голубоглазая девушка с длинными пшеничными волосами, в белом костюмчике, с букетом сирени в руках.
— Красивая у вас девочка, глаза такие огромные, — сказала я, очень понимая чувства Артура.
— Да, красавица, — с гордостью ответила Вера Ивановна.
— Не могли бы вы на время дать мне эту фотографию?
— Конечно, конечно.
— Лишь бы толк был, — добавил Николай, гася сигарету.
— Сделаю все, что смогу. Разрешите мне только еще комнату Анину осмотреть: книги, тетради. Может, хоть какую-то зацепку найду.
— Пожалуйста, вот ее комната. Проходите, смотрите, что надо.
Я поднялась с кресла.
— А ты, Костя, пока с хозяином о формировании рыночных отношений потолкуй.
Костя, улыбнувшись, махнул рукой.
— Побеседуем.
Осмотр комнаты ничего не дал. Тайное никак не желало становиться явным. Никакого намека на случившееся. Аня была аккуратной девочкой: в книгах, тетрадях, одежде — всюду порядок.
Мы вернулись в зал.
— Ну, все, Костя, поехали в училище, там поспрашиваем.
Вдруг раздался звонок в дверь.
— Коля, открой.
Николай вышел в прихожую, открыл дверь.
— Эй, парень, погодь! Да стой же ты! Кто хоть передал эту штуку?
Мы все втроем вышли в прихожую. Николай стоял в проеме двери, держа в руках видеокассету.
— Кто это принес, Коля?
— Кто знает?.. Я дверь открыл — она на коврике лежит. А он на лестнице ждал. Увидел меня — и бежать.
— Как он выглядел? Быстрее говорите.
— Куртка кожаная, шапка норковая. И, по-моему, угри у него на лице.
— Пустите, я быстро.
Я выскочила в подъезд, птицей слетела вниз, раздувая потоками воздуха конфетные обертки. Выскочила из подъезда, осмотрелась — никого. Только старушки, разом повернувшие головы в мою сторону.
— Бабули, вы не видели сейчас парня в кожаной куртке и шапке норковой?
— Это с лицом таким прыщавым, что ли? — спросила одна.
— Да-да.
— А они на машине красной приехали. Один зашел, а другой в машине остался. Потом прыщавый этот выскочил как ошпаренный, и они уехали.
— А марка машины какая?
— Чего-чего?
— Ну, машина какая — «Жигули», «Москвич»?
— Ой, кто их, дочка, разберет. Вроде «Жигули».
— Спасибо, бабули.
Я вернулась в квартиру.
— Ну что? — спросила Вера Ивановна.
— Уехали, конечно, ждать не стали. Вера Ивановна, эту кассету надо посмотреть. У кого из соседей есть видеомагнитофон?
— Да кто ж его знает. У нас тут вроде ни у кого нет.
— У этих, новеньких с пятого этажа, может, и есть. Они вон, только квартиру купили, сразу евроремонт затеяли, — вмешался Николай. — Только кто ж нам даст?
— Я сам поговорю с ними. Заплачу — дадут часа на два, — бросил свое веское слово Константин.
— Давай, Костя, удачи тебе.
— Это в какой квартире?
— В шестидесятой, на пятом этаже. Крутые какие-то поселились. Может, у них и нет, это я просто подумал, что у таких должен быть.
— Посмотрим.
Костя вышел и минут через пять вернулся с видеомагнитофоном «Панасоник».
— Вопрос урегулирован. На два часа арендовал, — весело сказал он. — Денег дал — и все проблемы.
Через несколько минут, подключив видик к «Альфе», мы начали просмотр кассеты. Изображение было черно-белым, декодера у Калининых, разумеется, не было.
То, что мы увидели, нас потрясло. На диване у окна, зашторенного тяжелыми портьерами, навзрыд плакала Аня.
— Папа, что ты такого сделал? Почему мне сказали, что это все из-за тебя? За какое прошлое ты должен отвечать?
«Не позволяйте себе забыть прошлое», — мелькнула в моей голове подсказка магических косточек. Теперь ясно, чье именно прошлое имелось в виду.
Я посмотрела на Николая: на расстроенном лице — недоумение. Вера Ивановна тихо плакала.
Гнусавый голос — словно говорящему зажали нос — за кадром проговорил:
— Твоя дочь, подонок, вернется к тебе посаженной на иглу и вдоволь наобщавшись с хорошенькими мальчиками. Ты это давно заслужил.
На этом запись кончилась.
Вера Ивановна плакала навзрыд, смахивал слезу Николай. Хмель с него как рукой сняло.
— Вера, ну ладно. Может, еще обойдется. Отдадим кассету в милицию. Они тоже искать начнут.
— Ой, что ж ты такого сделал, Коля?
— Да ничего я не сделал. Может, они меня с кем спутали.
— Николай Андреевич, вам обстановка, в которой находится Аня, ничего не напоминает?
— Нет, конечно. Что ж это за скоты, б…, такие? Чем им девчонка помешала?
— Похититель сказал, что всему виной ваше прошлое. Что вы об этом скажете?
— Что я могу сказать, если меня в Тарасове больше двадцати лет не было.
— Но ведь до пятнадцати вы жили в Тарасове. Может, в этот период произошло что-то, что посеяло зло в чьей-то душе?
Мне показалось, что в глазах Николая мелькнула тень догадки. На мгновенье буквально. Но он тут же попытался это скрыть, злобно огрызнувшись:
— В пятнадцать лет я еще в школу ходил. Лучший «дефектив», а вопросы дебильные…
— Ладно, не бушуйте. Если вспомните что-то или решитесь вдруг сказать то, о чем подумали, позвоните мне. Вот мой телефон.