- Чтоб вас всех! – Вызверилась я, вконец раздраженная чужой помощью, судорожно делая еще одну тщетную попытку вырваться из сильных, перевитых настоящими шпагатами мускул, рук и тут… моего горячего затылка коснулось что-то легкое, нежное, едва уловимое. Веки налились тяжестью и, обмякнув в сильных руках, я с блаженной пьяной улыбкой погрузилась в то ли сон, то ли в небытие. Голова, став совершенно тяжелой, буквально откинулась назад и я всем телом повисла в руках, едва не оказавшись на земле, из-за того, что оба не ожидали такой легкой сдачи позиций от только что отбивающейся девушки. Однако этого я уже не увидела.
***
Щека касалась чего-то легкого, нежного, слегка холодящего кожу. Прежде чем открыла глаза, несколько минут внимательно прислушивалась к собственному организму, могущему подвести в любой момент. О том, что я практически всю ночь потратила на упорное заседание в таверне, помнила отчетливо, так как без таких вот забвений не обходилась почти не одна ночь. Однако ни тошноты, ни характерного для моего постоянного похмелья, упадка сил особенно не наблюдалось.
Не став себя больше неволить, так как сон прошел окончательно, а организм не отзывался обычными ругательствами, медленно открыла глаза. Я лежала на боку, а потому обзор оказался не очень хорошим. Со своего места отчетливо видела только огромное во всю стену, окно, задрапированное воздушными едва колышущимися шифоновыми тюлями неопределенного оттенка. Оттуда шел легкий свежий ветерок, от чего я поняла, террасное окно распахнуто настежь. Немного привыкнув, повращала глазами, проверяя, есть ли головокружение, однако вроде бы все было в норме. Голова не отзывалась особенной тяжестью или болью. Правда болела она совсем не часто, большую часть похмелья брал на себя мой больной желудок, заставлявший меня мучиться от рвотных последствий, нежели от головной боли. Чуть приподнявшись над плоским валиком, огляделась более смело. Дощатый потолок, панельная такая же деревянная стена напротив кровати, широкой, на ней можно поместить не одну меня. Пол, тоже деревянный, я не поленилась и свесилась с кровати, чтобы это проверить.
Постоялый двор, реально постоялый двор, вот только совершенно не тот, в котором я незадолго от попойки, остановилась изначально. Этот номер, явно рассчитанный на более денежного постояльца, нежели я себя таковой считала, был более просторен, раза в два, так. Еще раз основательно проверив, что мне не показалось, обстоятельно зарылась в кровать и спрятав лицо в валик, закрыла для надежности глаза. Голова не раскалывалась, но была благословенно пуста. Желудок тоже как-то подозрительно молчал. А это могло означать только одно из двух: перед сном я успела выпить молока и вытошнить все лишнее после пьянки, либо перепила настолько, что опорожнила его еще до того, как, впала во в невменяемое состояние летаргии, которое у меня случалось после качественной пьянки.
Не открывая глаз, осторожно пошарила по всему телу и тихонько раздосадовано застонала. Видимо второе случилось раньше, нежели мой организм потребовал молока, так как я спала в облегченном доспехе, который не потрудилась снять перед тем, как пойти напиться, а значит, и корсет, который я носила постоянно, тоже на мне. Хотя спина пока не болела, я заранее предчувствовала, что не смогу прыгать как козлик, когда найду в себе силы встать и свалить из этого номера, куда меня кто-то сердобольный решил поместить. Понятно, что я сама вряд ли могла внятно назвать, двор, где остановилась на постой, раз оказалась в чужом номере.
Потершись лицом о нежный шелк валика, тяжело выдохнула и снова обреченно подняла голову, оглядываясь по сторонам. Комната, кроме того, что мне не принадлежала, не имела для меня особенного опознавательного знака. В силу моей застарелой травмы, и после постоянных затяжных пьянок, длиной в целых четыре года, зрение постоянно сбоило, и я видела окружающее пространство практически без красок, просыпаясь по утрам. Нет, если рядом поставить красную, черную, синюю, желтую краски, только последняя для меня окажется практически не различимой, больше серо-белого невыразительного цвета. Вот и шторы, прикрывающие окно округлой формы, оказались для меня не различимы, какого-то грязноватого серого или сизого оттенка. Остальное пространство комнаты больше напоминало черно-серую гамму. Нет, после завтрака и некоторого отдыха зрение придет в норму, и я снова стану различать практически все оттенки кроме, пожалуй, пастельных тонов. Этот диапазон для меня был окончательно потерян в силу прошлых заслуг.