Бутыль, кстати, привлекла меня намного больше, нежели человек, принесший ее и так любезно поставивший передо мной, потому я его попросту проигнорировала. Наниматься пока в мои ближайшие планы не входило. А она, красивая, изготовленная из высококлассной глины и покрытая небесно-голубой глазурью с уже упредительно сорванной сургучной пробкой и источающая умопомрачительный аромат настоящего дорогого вина, бутыль реально оказалась в приоритете. Как я еще поняла своим затуманенным спиртным мозгом, вино явно не из кладовых местной таверны, хотя это мне было реально не интересно.
Даже не подняв глаз на столь богатого дарителя, находящегося явно повыше горлышка бутыли, осторожно подхватила бутыль за узкое горлышко и выплеснув остатки другого вина, себе за спину, коим я пыталась себя тщетно утихомирить, щедро плеснула дорогое, дразнящее мое враз обострившееся обоняние своими пряными цветочными ароматами. Предвкушающе облизнув чуть потрескавшиеся от дорожной пыли и беспощадного для молодой кожи, ветра, губы, поднесла глиняный кубок ко рту и сделала шороший глоток. Живительная влага горячо обожгла мое уже луженое горло и прокатилась вниз по пищеводу, благословенно упав на благодатную, подготовленную загодя почву, пусть и не таким идеальным вином, взорвавшись там радужным фейерверком вкусовых ощущений. Даже застонала от наступившего совершенного блаженства, коим в последнее время себя не баловала. Все-таки дорогое выдержанное вино ни в какое сравнение не идет с дешевым пойлом, на которое у меня уходят последние заработанные потом и кровью копейки. Как же повезло в этой дурацкой жизни богачам.
Второй глоток врачующим бальзамом разлился по, моему, уже и без того, наполненному до краев, желудку, даря истинную радость и желанное забвение искореженной душе. Я еще ощутила, как на обветренном лице проявилась блаженная широкая улыбка, глаза сами собой закрылись, давая телу столь необходимое отдохновение, коего я была лишена уже не знаю сколько времени. И… наступила долгожданная тишина и пустота.
… Как и всегда, солнце светило с обратной стороны, не полагаясь на остальной миропорядок. Его длинные прозрачные лучи широкими полосами нежно касались земли, шелестели в остролистой зеленой траве, и скользили переливающимися разноцветными бликами по водной глади. Босые ступни едва заметно погружались в воду при осторожной поступи, но водная гладь упруго держала и не давала утонуть, хотя стоять на такой зыбкой поверхности все же долго не хотелось. Проследив за очередным солнечным лучом, до последнего мига четко вычислила, где тот остановится и поспешила оказаться в его яркой тени, словно в водопаде. Едва ступни коснулись солнечной бликующей пыльцы, моментально ощутила долгожданную твердую поверхность, по которой ходить было более сподручно, нежели по зыбкой водной глади. А вокруг, едва слышно жужжа и треща летали огромные с мою ладонь стрекозы и радужные бабочки, а еще блестящие черные и серебристые жуки и черно желтые шмели. Все вокруг искрилось, переливалось в солнечных лучах, щедро одаряющих землю и луг с озером теплом и летним зноем.
Вдруг резко захотелось спать, где-нибудь спрятаться в тени и передохнуть хотя бы несколько коротеньких минут. Поежившись этому неправильному нерациональному желанию, так не вяжущемуся с окружающим умиротворением, сделала еще один шаг вперед и поняла, проваливаюсь. Снова проваливаюсь в какую-то тяжелую черную и тягучую муть.
…Мозг, недовольный поворотом, сбоил, совсем не желая просыпаться. Одновременно ощущала тяжесть внезапно проявившегося тела, которого практически не ощущала несколько мгновений назад, и все еще лелеяла нереальные мечты остаться в озерном краю, где было очень покойно и так легко, надежно и бездумно.
…Звон разбитого стеклянного и такого баснословно дорогого бокала, которые привозили в императорский дворец из-за границы государства заставил мое тело болезненно сжаться в преддверии чего-то ужасного. Вокруг медленно и неуклонно темнело, затягивая меня в очередной омут.