– Леша, – сказал я, – давай не будем заниматься ерундой. Ты же знаешь, для нас неважно – «что», для нас главное – «как». И вот об этом «как» мы и должны сейчас думать, а не расходовать силы на пустые разговоры. Лучше уж анекдоты друг другу рассказывать.
Я улыбнулся, пытаясь смягчить ситуацию, но Терехин оставался серьезным.
– Пока ты был в отпуске, я узнал нечто интересное, – не унимался он. – Ты вот, например, помнишь, чтобы кого-нибудь из нашего подразделения отправляли на дежурство по управлению? Нет! Теперь вопрос: что бы это могло значить? Остальным уже не доверяют?
Я пожал плечами и промолчал.
– В последние двое-трое суток ведется какая-то скрытая игра, непонятные передвижения, – чуть потише продолжал напарник. – Я посидел на дежурстве, и для меня кое-что прояснилось.
Он с опаской огляделся по сторонам. Я продолжал хранить молчание и внимательно смотрел на Терехина, пытаясь сообразить, к чему тот затеял непонятный и ненужный разговор. Честно признаться, меня даже начала раздражать его болтовня.
– Подписание нового союзного договора, – иронично произнес Терехин. – А для чего, скажите вы мне, по частям и подразделениям отдан приказ произвести скрытный маневр и незаметно подтянуть войска к столице?
– Ну, не так уж и незаметно, – сказал я и улыбнулся.
– Конечно, такое количество боевой техники не может остаться незамеченным, – тут же согласился мой напарник.
Он посмотрел мне в глаза с явным подозрением.
– Прости, Вить, – пробормотал он, – я тут действительно раскудахтался, как курица. Сказывается, наверное, перенапряжение последних дней.
– Ты можешь не опасаться меня, – сказал я. – А кроме того, у нас есть приказ, за нами «Витязь» и Ноль Первый. Им решать, а нам выполнять. Постарайся выбросить из головы лишние мысли, иначе они помешают тебе работать.
Терехин молча согласился со мной. Он отвернулся и стал смотреть на дорогу. Мне даже показалось, что он немного успокоился. Некоторое время мы еще были рядом, а потом снова разошлись на прежние точки наблюдения.
День тянулся томительно долго. Солнце припекало и толкало в дремоту. Мы сидели в засаде уже около десяти часов. Никаких осложнений, а тем более происшествий, по всей видимости, не предвиделось. И у нас начала зарождаться призрачная надежда" на то, что скоро объявят «отбой», и ночь мы проведем дома.
Но надежда в самом деле оказалась призрачной. Несмотря на кажущееся спокойствие, нас никто не собирался отпускать по домам. Мы выполняли абсурдный приказ: следили за дорогой и бездействовали; это начинало раздражать ребят. В половине одиннадцатого вечера прибыла вторая группа для усиления наряда на ночное время, и нам разрешили немного отдохнуть. Мы улеглись прямо на траве и попытались поспать. Однако наш отдых продолжался недолго, ребята из группы поддержки скоро разбудили нас.
– Просыпайтесь, выходите на связь, – сказал один из парней, тормоша меня за плечо.
Я открыл глаза. В предрассветном полумраке передо мной мелькали расплывчатые лица. Я пытался сообразить, где нахожусь, и что со мной происходит. Тут меня снова начали тормошить, и я окончательно проснулся.
– Что случилось? – встревоженно спросил я у незнакомого парня.
– Ответь «Витязю», – сказал тот, протягивая мне переговорное устройство.
– Первый на связи, – доложил я шефу. Мой собственный голос показался мне незнакомым.
– Слушайте приказ: переходим в график чрезвычайного положения, – произнес «Витязь».
Я отыскал глазами напарника.
– Будьте наготове, – продолжал шеф, – возможен любой поворот событий. Через некоторое время получите особое распоряжение Ноль Первого. Конец связи.
Мы с Терехиным отошли немного в сторону, чтобы нас никто не мог услышать, и я первым задал мучавший нас обоих вопрос:
– Ты что-нибудь понимаешь?
– Нет, – замотал тот головой.
– Я согласен, такие неясные приказы мы получаем впервые.
Ответа не последовало, напарник стоял напротив меня и безразлично улыбался.
– Что же нам все-таки нужно делать? – снова спросил я.
Но и этот вопрос повис в воздухе. Тогда я начал рассуждать вслух, пытаясь нащупать смысл ситуации:
– Целый день мы следим за дорогой. Теперь нам сообщают, что группа переходит на чрезвычайное положение, но дальнейших указаний не дают. И потом, как понимать слова, что может случиться любой поворот событий? Интересно, что же все-таки происходит в стране?
Мой напарник наконец ожил.
– Мне тоже очень хотелось бы это знать. Что происходит в Москве, напичканной военной техникой? – он смотрел мне в глаза. – У меня, кажется, есть предположение, но оно пугает. Ты сам как думаешь?
– Не знаю, – я был не рад, что затеял этот разговор. – Я ничего не знаю.
– А мне вот сдается, что ты не хочешь ничего знать.
К чему был этот упрек, я так и не понял. Я отошел в сторону и, не глядя на напарника, произнес:
– Возможно, ты и прав. Разве я обязан об этом думать? Это не входит в мою компетенцию. Я должен лишь исполнять приказы начальства.
– Ну так и исполняй, чего ты ко мне прицепился? – Терехин махнул рукой и направился к своему месту наблюдения.
Я смотрел ему вслед и чувствовал, что мое терпение на грани срыва. В этот момент я очень хотел знать, что происходит со мной, с моим напарником, с шефом, который упорно не желает разъяснить ситуации и давать конкретные распоряжения. Но самое обидное было в том, что я подсознательно осознавал: Леша Терехин прав, нельзя так обращаться с высококлассными специалистами, какими были мы и все ребята из нашей группы. Немного постояв, я направился к напарнику.
– Жаль, что нельзя закурить, – произнес он, когда я подошел.
– Мы все устали, Леша, и нам чертовски хочется отдохнуть, – глядя в глаза Терехину, сказал я.
– Да, – кивнул он.
Я присел на траву рядом с ним.
– Первый, ответьте «Витязю», – раздался голос Никицкого из переговорного устройства.
– Ответь ты, – предложил я Терехину, надеясь, что это как-то расшевелит его. Он взял у меня рацию.
– Первый на связи.
– Слушайте уточнение приказа, – голос у шефа был подавленным. – В стране вводится чрезвычайное положение. Алмаз в оправе, «Рубину» пока еще не нашли достойного обрамления. Дальнейшие действия предпринимаются только по согласованию и распоряжению Ноль Первого.
Сообщение прозвучало, как гром среди ясного неба. Конечно, мы ожидали услышать что-то ошеломляющее, но чтоб такое… Мне показалось, что зрачки Терехина расширились до предела, в них застыл ужас. Наверное, я тоже выглядел не лучшим образом, так как внутри у меня все оборвалось, а в голове была сплошная сумятица.
– Никто не должен выйти на связь с «Рубином» через нашу диспозицию. «Рубин» будет оставаться в изоляции до особого распоряжения Ноль Первого. Как поняли?
– Приказ поняли, выполняем, – ответил я «Витязю».
Некоторое время мы сидели молча. Вдруг я услышал смех Терехина.
– Ты что? – удивленно спросил я у него.
– Ничего, мне просто весело.
Я не узнавал напарника. Чему было радоваться, я не понимал. Его поведение все больше вызывало у меня опасение, что с ним творится что-то неладное. Психи в спецорганах не работали, это я знал наверняка. Оставалось другое… И мне было страшно признаться себе в этой догадке.
– Наконец-то до меня дошло, – воскликнул Терехин. – Оказывается, все удивительно просто. А мы с тобой сидим, голову ломаем, что к чему.
Я ничего не ответил, хотя и сам давно сообразил, почему наша операция окутана тайной.
«Президент страны в изоляции, вводится чрезвычайное положение. Что делать со вторым президентом, пока не решено. Но к нему, по сути дела, применены те же меры», – раскодировал я мысленно сообщение «Витязя».