Два дня он дулся, а в промежутках блевал, лежа на койке. Затем однажды утром явился на палубу и, прежде чем кто-нибудь успел пикнуть, залез на мачту высотой семьдесят пять футов, чтобы выбрать фал. Потом он прибрал койку и приготовил завтрак. После этого его зауважали. Уважение для Дина было внове. Чем сильнее его уважали, тем больше это ему нравилось. Сойти на берег после плавания на "Лисице" было для него испытанием. Но он многому научился.
Он, наверное, и сейчас продолжал учиться, потому что на заправочной станции в Бристоле не выскочил из фургона. Но я знал, что он может передумать. Так что я продолжал ехать на юг, по направлению к Пултни. Он хотел отправиться в Саутгемптон.
Саутгемптон в двух шагах от Госпорта, где находится контора Клодии. Клодия должна ответить на кое-какие вопросы. Как только я затащу Дина на "Лисицу", я его оттуда не выпущу. А того, кто гоняется за кем-то из нас, не впущу.
Я сказал:
— Я возвращаюсь на "Лисицу". Отвезу тебя в Те-Солент.
Его лицо осветила легкая радостная улыбка.
— Ага, — согласился он. — Спасибо, Билл.
К восьми часам мы добрались до набережной Пултни. Элегантные юные особы в белых шортах и кепках с длинными козырьками, перевесившись через перила террасы яхт-клуба, громкими криками приветствовали виндсерферов, петлявших между рыбацкими лодками в гавани. Перед "Русалкой" сидела группа солидных горожан с пивными кружками в руках. Я скосил глаза в окно фургона. Облокотившись о большой якорь, со стаканом виски в руках стоял Чарли Эгаттер и разговаривал со Скотто Скоттом, светловолосым новозеландским медведем, который служил ему доверенным и галерным рабом за всех. Я бросил Дину:
— Пошли, — соскочил с водительского сиденья и потащил его за собой.
Чарли оглядел его своими темными умными глазами. Я познакомил его с Дином и сказал:
— Это лучший вахтенный "Лисицы". — Я сразу почувствовал, как Дин вырос в собственных глазах. Он прочел множество журналов по парусному судоходству. Фамилия Чарли была ему знакома. — Угости его выпивкой, ладно? Мне нужно отбежать минут на двадцать.
— Конечно, — сказал Чарли. Можно подумать, что и он читал о Дине.
— Я ищу Пинсли, инспектора по оценке яхт, — сказал я.
Чарли дал мне адрес: Нейлор-Хилл. Я вскочил в фургон и погнал его между свисающими гирляндами цветов.
Адрес привел меня в бунгало, стоявшее в ряду таких же домиков, с зеркальным окном, в котором раньше отражалось море, а теперь не было ничего, кроме потока машин на дороге. На мой звонок в дверь никто не ответил, и я обошел вокруг дома.
Около деревянного гаража стоял "БМВ". Дом, может быть, не слишком шикарен, но скользкий бизнес инспектора явно процветал. За железным столом сидела женщина, она слушала Майка Сэммза Сингерса и вязала что-то из розового мохера. Заметив меня, она резко подняла голову. У нее были седые волосы, завитые мелкими кудряшками, а выражение лица такое, будто рот полон лимонного сока.
Я улыбнулся ей как можно более обезоруживающе.
— Мистер Пинсли дома?
— Нет. — Голос был жесток, как кремень. — Что вам надо?
— Кое-что по поводу инспекции, — сказал я, продолжая улыбаться. Улыбка должна была означать, что, несмотря на рост метр девяносто, могучее сложение и явную необходимость постричься и побриться, я такой душевный малый, что дальше некуда. Это было одно из моих профессиональных преимуществ, и срабатывало оно, на удивление, часто. — А вы миссис Пинсли?
— Да.
— Вы не знаете, когда он вернется?
— Мистер Пинсли уезжает и возвращается когда захочет, — сообщила она. — Это не мое дело. В конце концов, я всего лишь его жена. — Горечь так и капала с ее голоса, как пот с бегуна.
— Дело в том, что ваш муж... в общем, он создал мне проблему.
Она вздохнула, и вид у нее стал чуть-чуть веселее.
— Что стряслось на этот раз?
Я вспомнил, как Чарли говорил: "Он путается с секретаршей, по крайней мере, так говорит его жена". И понял, что дело в шляпе. Я сказал:
— Я должен отправиться за границу. Он не прислал мне копию своего отчета. Вы не знаете, где я могу его найти?
— На Антигуа, — ответила она. — Он занимается чартерным флотом. Его секретарша поехала с ним, на случай, если она ему понадобится. — Я вспомнил слишком тесную юбку секретарши, ее густую красную помаду. Лицо миссис Пинсли было холодным и серым, как камень, без проблеска надежды.
— О Боже! — воскликнул я. — Значит, контора закрыта?
— Закрыта, — подтвердила она.
— А у вас... то есть не могу ли я как-нибудь достать этот отчет?
Она пожала плечами:
— Пока он не вернется, никак.