Глаза Леа скользили по лицу мужа. Он ничего не ответил на ее предложение, но покой в его душе был нарушен. Он отвернулся от свечей, прикрыл уставшие глаза и попытался справиться с той слабостью, которая вдруг охватила его. Леа не сводила с него глаз. Он не выдержал и встал.
— Что случилось? Чего вы боитесь? — побледнела Леа.
— Ничего. А что, нужно чего-то бояться? С кем ты разговаривала? — Реднор притянул жену к себе. — Сначала ты вспомнила о моей ноге, потом испугалась.
— Нет! Я не потому испугалась! — воскликнула она.
В спальне повисла напряженная тишина. «А ведь он прав, — сказала про себя Леа, — и я перед ним как на ладони. Он читает мои мысли. Я должна говорить только правду».
— Это ваш страх, милорд, а не мой. Боитесь вы — боюсь и я. Мои глаза и сердце — лишь ваше отражение.
Может, так оно и было. Кейн давно заметил — она понимала его без слов.
— Бояться ничего не нужно. — Он вернулся в кресло. — Помоги-ка лучше мне снять кольчугу и отправь за Джайлсом.
И Леа принялась помогать мужу. Когда пришел Джайлс, на Редноре осталась лишь домотканая рубаха. Он закутался в плед, оставив больную ногу открытой. Леа в восторге оттого, что ей удалось уговорить мужа, летала как на крыльях. Она принесла еще один подсвечник и села за вышивание. Кейн делал вид, что ему нет никакого дела до своей больной ноги.
— Бери стул и садись, Джайлс. Терпеть не могу вытягивать шею, чтобы посмотреть на тебя.
Джайлс покосился на Леа. Ему как-то с трудом верилось, что женщины могут спокойно слушать грубые мужские разговоры. Он вспомнил при этом покойную герцогиню Гонт. Однако Леа даже не оторвала взгляда от золотого ириса, который прилаживала к вороту темно-зеленой саржевой накидки.
— Ну, что скажешь? — Старый воин задал вопрос в своей обычной грубоватой манере.
— Весьма неплохо. Меня приняли как блудного сына. Мне даже не пришлось просить о прощении — оно мне было дано с полным набором сожалений о прошлом взаимном недопонимании.
— Что-то во всем этом смердит до самых небес.
— Да, но я даже не смог определить, это заговор или просто попытка убрать меня. Я лишь готов поклясться, что Стефан здесь ни при чем. По-моему, либо Пемброк действовал самостоятельно, либо его поддерживает королева. — Кейн совершенно забыл о жене, которая сидела за вышиванием у окна. Он потер глаза, пытаясь в очередной раз справиться с усталостью. Леа побелела как полотно. — Я провел там весь день, ахая, улыбаясь, болтая, слушая, и почувствовал лишь один запах — запах страха. Им известно, что Генрих Анжуйский скоро будет здесь, но они не знают, ни куда он приезжает, ни когда. И это не все. Когда они вспоминают о Честере, то бросают такие взгляды, что сразу становится ясно — там никакого секрета нет. Король лишь выжидает удобный момент, чтобы схватить Честера. Например, чьего-то доноса. Но и это еще не самое страшное. Я подозреваю, что королева тоже выжидает, пока остальные, я, например, не втянутся в эту историю. Джайлс, есть то, что нужно сделать немедленно. Я говорю о…
— Постойте, милорд. Это вопрос жизни и смерти. Мы спокойно можем говорить здесь?
— А почему бы и нет? Ну, хорошо, давай прикроем окно. Вряд ли кто-то стоит на улице, но всякое может быть.
Джайлс прикрыл ставни, однако он имел в виду совсем не это. Его тревожило, что рядом Леа. Он знал — лорд Реднор любит жену, поэтому никак не хотел разозлить его. Тем не менее, сказал прямо:
— У вашей жены тоже есть уши, и она дочь Пемброка.
Кейн резко взмахнул рукой, и оба они испытывающе посмотрели на Леа. Та еще ниже склонилась над вышиванием. По лицу ее было видно — она слушает очень внимательно. Реднор мог бы пощадить ее самолюбие, если бы захотел. Однако у него не было ни капли сожаления. Он сказал о Пемброке то, что думал. Если она ни при чем, то не осмелится открыто сказать или написать матери о планах мужа. А если она состоит в сговоре с отцом… От одной этой мысли Реднору стало не по себе.
— Я не глухая, — тихо сказала Леа. — Я могу пойти и посидеть в зале, если вам угодно, милорд. Но вам не нужно остерегаться меня из-за моего отца. Нас с ним не связывает ничего, кроме того, что он выдал меня за вас замуж. Его грубость может сослужить нам всем хорошую службу. Именно она научила меня молчать.
— Когда скотина из хлева разбежалась, ворота закрывать уже бесполезно, — обронил Кейн. Он прекрасно понимал, она может подслушать и за дверью, если ей это потребуется. — Мы и так в ее руках: кто, например, знает, что я там болтаю во сне? — сказал он Джайлсу. — Если она неверна, то не все ли равно, с какой стороны последует удар?
«Если я неверна, — с горечью подумала Леа. Она старалась не бросать работы. — Как женщина может доказать свою преданность? Если я осуждаю зверя, который приходится мне отцом, то мне доверять нельзя. Если я молча выслушиваю указания милорда, я тоже под подозрением, потому что не кричу о своей преданности. Где золотая середина? Я не знаю слов, чтобы сказать о своей любви, потому что я привыкла считать это дерзостью и женскими глупостями. Я не могу упрашивать его обойти опасность — женщины должны поощрять в мужчинах стойкость, а не слабость».
Обида была в ее глазах, когда она посмотрела на Реднора, поглядывавшего на нее с тревогой. Внутри у Леа что-то обмякло. Ставкой в этой игре была его жизнь, разве можно корить его за легкие сомнения? Джайлс пожал плечами и сел на место. Реднор прав. Если его жене нужно от него избавиться, нет ничего проще — нож в горло спящему или яд в чашке с питьем.
— Какие будут приказания?
— Прежде всего, нужно немедленно отправить к отцу посыльного. У тебя есть люди, которым можно доверять?
— Зачем ты мне задаешь такие вопросы?
— Если бы я не спросил, ты бы сам заговорил об этом. Теперь самое главное. Нужно сделать так, чтобы Честер с Фиц-Ричардом добрались до дома побыстрее. Нужно выбрать хорошую дорогу и приготовить сменных лошадей. Они поедут только через юг! — резко сказал Реднор.
— Через Суррей, Гемпшир, Уилтшир и Дорсет! Да Честер никогда в жизни по этой дороге до дому не доедет! — попробовал урезонить его Джайлс.
— Я боюсь, он по любой дороге не доедет, но сейчас я не могу предложить ничего лучше. По крайней мере, надо попробовать.
— Я сделаю все, что смогу. Что-нибудь еще? Реднор в задумчивости потрогал шрамы на лице.
Вдруг он покачал головой и прикрыл глаза.
— Джайлс, я не могу больше ни о чем думать.
Ужасно устал.
— Что же вы хотите — три дня и две ночи без сна. Стареем, Реднор, — Джайлс зевнул. — Ради Бога, давайте отоспимся денек. Я сделаю все, о чем мы договорились, но не сейчас. Пойдемте спать. —
Он поднялся и, напрочь забыв о церемониях, вышел, даже не попрощавшись.
Кейн сидел в кресле, прикрыв глаза ладонью и потирая бедро. У него даже не было сил встать и дойти до постели. Через несколько минут его разбудила Леа.
— Милорд, ступайте в кровать. Вы заснули прямо в кресле.
В полудрёме он пристроился на краешке постели.
— Позвольте, я раздену вас, — улыбнулась Леа, — в одежде спать неудобно.
Реднор мгновенно проснулся.
— Нет! Я сам! Притуши свечи и ложись.
Он провалился в сон, еще не донеся головы до подушки. Леа поняла, что поторопилась. Чтобы как-то сгладить неловкость, она прижалась к нему, но Кейн не проснулся. Однако прошло несколько часов, и тело его почувствовало, что рядом с ним женщина. Он повернулся к Леа и прижал ее к себе, затем зажал ей рукой рот и грубо сказал: «Молчи». Она поняла — Реднор не узнает ее. Он грубо овладел ею, а потом, рухнув в изнеможении рядом, пробормотал: «Проваливай. На сегодня все, расплачусь завтра утром».
У Леа хватило ума не принимать его слова на свой счет, но она долго лежала без сна. Когда он любил ее, он хотел ее и только ее, и неважно, был он груб или нежен в эти минуты. А сейчас он даже не понял, с кем он в постели! Словно это, как выпить воды или съесть кусок хлеба! На душе Леа стало тоскливо; видимо, такова участь жен, надоевших мужьям.