Карл Ганс Штробль
КРОВОПУСКАТЕЛЬ
Подбитые гвоздями подошвы с хрустом давили осколки стекла, которыми предусмотрительный могильщик утыкал кладбищенскую ограду. Трое парней вскарабкались сюда по приставной лестнице, и тени их плясали в лунном свете, высекавшем зеленые искры из бутылочных осколков. Потом один из мужчин протянул руки и помог появиться из-за края стены напудренному парику, под которым пыхтел почтенный ученый муж, доктор Эузебиус Хофмайер. Поверх панталон, шелковых чулок и туфель с пряжками он натянул широченные ботфорты, и его худые голени торчали из них, будто пестик из ступки. Теперь доктор ковылял, поддерживаемый мрачным типом, который, ворча из-за трусости своего подопечного, вышагивал по гребню стены так же спокойно, как если бы шел по проезжей дороге.
Другие два парня спрыгнули со стены прямо в заросли ежевики, которая раскинула вокруг свои усики и сотней колючек вцепилась в штаны напрошенных гостей. За невысоким лесом крестов виднелась черная крыша сторожки могильщика и колокольня маленькой церквушки тянулась шпилем к серебристому облачку, как будто хотела его проткнуть. Над дверью хибарки мерцал огонек оловянной лампадки — защита от духов и призраков — и беспокойный свет отбрасывал трепещущие тени людей на могилы, мешая с растрепанным кустарником. Эузебиус Хофмайер, спотыкаясь, брел за своими провожатыми, одолевавшими мрак уверенной походкой ночных хищников. Постепенно из царства самых древних надгробий они попали в более поздние владения смерти и наконец очутились среди захоронений последних дней, где рыхлость земли выдавала свежую боль утраты.
— Это должно быть здесь, — вполголоса уронил доктор и ткнул носком ботфорта ограду. Однако троица, располагавшая более точными сведениями, повлекла его дальше в темноту, к следующему холмику под густыми ветвями старой туи. Сталь чиркнула о камень, вспыхнула искра и зажегся маленький фонарик. Трое мужчин принялись, кряхтя, разрывать могилу, пока доктор в сердцах проклинал звон заступов, которые словно жались друг к другу в ужасе перед ночью и зловещим ремеслом своих хозяев.
— Славная была девушка эта Вероника Хюбер, — проворчал один из парней, глубоко втыкая заступ в мягкую землю. — Пригожая и добрая. Жених ее на войну собрался. Мать, известно, убивается, да он так исстрадался, что и жизнь не мила. Доктор нервно щелкнул крышкой серебряной табакерки. Эузебиус Хофмайер начал выказывать нетерпение, поскольку работа продвигалась слишком медленно. Деревья вокруг недовольно роптали, и кроны их отбрасывали трепещущие тени, похожие на черных птиц, пытающихся погасить свет своими крыльями. Рассеянный блеск луны с трудом пробивался через вязкий слой облаков, словно кто-то незримый глядел на землю сквозь узкие прорези в маске, а посреди пустого неба, прямо над колокольней, повисла изящная ладья, посеребренная лучами укрывшегося на западе светила. Эта маленькая тучка казалась доктору груженой серебром испанской галерой, терпящей крушение в открытом море. Потом его мысли снова обратились к реальности. Парни перешептывались и не двигались с места.
— Но, дорогие мои, что за недопустимое промедление! Вы попусту растрачиваете драгоценные минуты! Боже мой, Михель, не хотите же вы, чтобы нас всех здесь поймали? Тогда нечего стоять истуканами и поплевывать на руки! Да если бы я нанял для этого дела трех кротов — и то успел бы больше, чем с вашей медлительностью! Это все же…
— Ennuyant — какая скука! — уронил чей-то голос рядом с Эузебиусом Хофмайером. Доктор почувствовал, как страх холодной змеей пополз у него по спине и обвился кольцом вокруг шеи, а голенища ботфорт прилипли к тощим ногам. Трое парней от неожиданности выронили из грязных рук лопаты, в то время как незнакомец улыбнулся, показав два ряда острых зубов, похожих на зубья пилы-ножовки. — Не беспокойтесь, mon cher! Я рад видеть, что вы также интересуетесь свежими захоронениями, и достаточно бескорыстен, чтобы пожелать вам успеха.
— Вы очень любезны, — пробормотал доктор, не в силах оторвать глаз от спины незнакомца, отбрасывавшей на землю две острых, зубчатых тени, как будто за плечами у него были крылья.
— Отошедшая в вечность девица Хюбер, несомненно, обладает множеством ценных качеств. Но я уступаю ее вам. Наука, мой дорогой, прежде всего! Ваше усердие заслуживает всяческой поддержки, и близорукость властей в этом вопросе — самое большое препятствие для серьезных занятий анатомией.
— Вы слишком добры. Так, значит, мы — коллеги?
— До некоторой степени… — под шлафроком незнакомца что-то закряхтело — будто пришел в действие ржавый часовой механизм — и он снова продемонстрировал два ряда сверкающих зубьев пилы. — Однако власти оберегают разложение, мой дорогой. Они прячут мертвецов в земле и чинят препятствия науке, которая им докучает. Но я не хочу составлять вам конкуренцию. Девица Хюбер — ваша.