— Представь себе, впечатление сильное. Только очень уж много ужасов! Белогвардейский мятеж в уездном городке, расстрелы…
После чая Костя вышел в залу. Сын занимался сложной постройкой на полу из кубиков с буквами. Когда-то самого Костю его отец по таким же кубикам учил читать.
— Что тут написано? — спросил он, вынимая из постройки букву «в».
— Володя!
— Молодец! А это?
— Наташа! А это — мама! А это — папа! — хвастался сын своими познаниями.
— А это — ба́буся! — вмешалась Наташа и указала на букву «ы»…
В девятнадцатом году сыпняк унес в могилу Олиного отца, телеграфного механика Федора Никитича Лесникова. Не случись этого несчастья, жизнь в маленьком домике на окраине гористого Еланска текла бы по-прежнему. Смерть мужа лишь потому не подкосила Марию Николаевну, что она чувствовала себя необходимой дочери и внучатам.
Для Кости этот домик давно стал родным, любая мелочь здесь напоминала о чем-нибудь дорогом. Над роялем в зале он видел на стене репинских запорожцев, пишущих ответ турецкому султану, скопированных им акварелью на большом листе александрийской бумаги, когда ему было пятнадцать лет. Оля отдала вставить картину в раму, под стекло. Некоторые лица вышли удачно, другие кривовато, но мальчишеской кистью верно схвачен был общий колорит, та дымка громового хохота, которою так и дрожит эта картина у Репина.
Под «Запорожцами» на стене висела фотографическая карточка Сережи Обозерского, в военной форме, присланная им с передовой позиции накануне «Брусиловского» наступления, в котором он погиб. С другой карточки улыбались двое светловолосых братьев Лохматовых. Со старшим из них, Колей, Костя сидел за одной партой в еланской «реалке», а младший, Федя, учился тогда в ремесленном; оба они вместе с Сергеем и Костей побывали в 1915 году в «царской гостинице». Это был кусочек той юности, в воспоминаниях о которой Костя с Олей не уставали черпать новые и новые силы…
Наконец, с третьей карточки смотрело открытое лицо Мечислава, весельчака и охотника, с которым Костя учился и дружил уже в Пензе, где ему удалось окончить реальное после исключения из училища в Еланске.
Весь этот день Костя пробыл с детьми. Вечером Оля играла на рояле «Лунную сонату», а дети смирненько сидели у отца на коленях. Потом он посадил их на диван и стал возле рояля. Пение являлось еще одним юношеским увлечением, которым пожертвовал Костя, уехав от Олиного рояля в Москву.
— «Ноченьку»! — потребовала Оля.
На следующий день он побывал в редакции и в губкоме партии.
В редакции Шура Иванов шумно ему обрадовался, сотрудники собрались в Шурин кабинет и преподнесли бывшему редактору, с коллективной теплой надписью, свежеотпечатанную брошюрку — репертуар местного Театра революционной сатиры. Кое-что там было и написанное Пересветовым.
То была веселая страничка в жизни местных журналистов! Началось с «Устной газеты». К ее чтению в людных аллеях парка привлекались актеры. Кроме статеек, фельетонов, сатирических стишков исполнялись музыкальные номера. Английский премьер-министр Ллойд-Джордж, в цилиндре и смокинге, распевал на мотив «Сердце красавицы»:
Чтение «Устной» собирало толпы народа, по аллеям раскатывался смех. «Устную» возили на предприятия, в казармы, с ней выезжали в уезды, в деревню.
Коллектив «Устной» перерос в Театр революционной сатиры, с собственным гербом в виде красной метлы. Коллективно готовились одноактные пьески. Особенный успех имела «Редиска»: семья буржуя, видя, что податься ей некуда, решает «примазаться» к советской власти. Дочка становится «совбарышней»-секретаршей, жена поступает в столовую (воровать провизию), сынок старается пролезть в комсомол, а папаша — «спецом» в совнархоз, «где полпроцента коммунистов»…
Таким молением стоящего на коленях буржуя кончалась пьеска.
Для выезда в рабочий городок Ярцево экспромтом сфабриковали красочный лубок: огромный таракан подбирается к бывшей хозяйке Ярцевской мануфактуры Хлудовой, а она его упрашивает:
Увы, на фабрике все еще сохранялась, как наследство Хлудовых, специальная должность «тараканщика», истребителя вредных насекомых, которыми кишели рабочие казармы. Таракан отвечал, что он доживает здесь «последний нонешний денечек»: