Выбрать главу

Янь юк зель дю гель газ шья жлам низвак, цлам цлай, залан-далы… А вот милые стихи, после которых всяческая необходимость исчезает:

иемень мень ень зья фью ра зьяньте мня.
(«Дюбовяй»)

Таким образом, Валерий Брюсов дождался ответа на свой вопрос «где вы, грядущие гунны?», а Мережковский простым глазом может видеть «свинью, летящую в лазури».

На заумном языке можно выть, пищать, просить того, о чем не просят, касаться неприступных тем, подходя к ним вплотную, можно творить для самого себя, потому что от сознания автора тайна рождения заумного слова скрыта почти так же глубоко, как от постороннего человека.

Но заумный язык опасен: он убьет всякого, кто, не будучи поэтом, пишет стихи.

Заумные стихи ему не понравятся. А дверь мышеловки закроется сама собой.

Когда-нибудь новый Даль или Бодуэн составит толковый словарь заумного языка, общего для всех народов.

Новый Грот упорядочит правописание.

Тогда явится и новый футурист.

И это будет наш Алексей Крученых.

Достоевский верил, что Россия «спасет Европу», в наши дни русский народ клянется «научить» ее, у нас: или все, или нуль, или научить, или, по крайней мере, проучить, сотворить грандиозную мерзость.

Последние морфологические изыскания Крученых в книге «Малахолия в капоте» устанавливают несомненную анальность пракорней русской речи, где звук «ка» – самый значительный звук.

как та дева что спаслась по пояс закопавшись в грязь

(подробно в книге Крученых «Ожирение роз», мой разговор с ним на «Малахолии в капоте»). Европейский футуризм весь в пределах некой случайной идеологии и технического овладения быстротой.

Мы же органичны и беспредельны, почему Крученых и нарек однажды как истину, что у русских футуристов есть наемники: футуристы итальянские.

Природные свойства русского языка еще Пушкину дали как-то возможность оскорбить Европу рифмой, что связывает существенную анальность нашу с нашим же отношением к Европе.

Крученых не мог, будучи русским, остаться только русским поэтом-футуристом: он позволил себе все непозволительные поступки и остался грандиозным нулем, как Россия, абортировавшая войну:

Жижа сквернословий Мои крики самозванные Не пишу к ним предисловия Я весь хорош даже бранный!
(Из книги дурных слов).

Он не будет популярен, его не ухвалишь, он бурный грандиозарь, настолько великий для Чуковских, что они из всего Крученых увидели лишь кусок циклопического коричневого голенища. Скоро они и вовсе перестанут видеть Крученых, суть которого уже утонула в заумном. Вот последнее благожелательно – умное слово – завещание Величайши – вам:

И будет жужжать зафрахтованный аэроплан Увозя мои свежие стихины За башню Эйфеля, за беглый океан – Там ждут их омнибусов спины, И вновь испеченный – я конкурент мороженой свинины!
Схватят жирные экипажи тонкими руками Мои поюзги и повезут по всему свету кварталов По Сити, по Гай-Старам Удивленные люди остановят машины и трамы И солнце повиснет как бабочка на раме!
Все читать заумь станут Изучая мою поэтскую сустень… Радуйтесь же пока я с вами И не смотрите грустными.
(из книги Крученых «Будалый»).
А. Крученых
И. Терентьеву на локоны мозга
В кудри мозга моего Она заплелась ногами И завила в излом его Прижгя горячими щипцами!
Муза подбрасывала угли Крючками кочерги ног Скрыть смогу ли? – Как лягухушку мое сердце прочмокнул Али!..     я был влюбленно-строг…
Ответ Терентьева
Мильон я твою чушь вот как тебя люблю! монетой звонкой колочу пластами золотно графлю создателю поюзг!

А вот еще лучше:

удалый будала фабула кабула Карчи, слушай!.. Пок! пок! пугамек, Тра-ла-ла…
Посвящается Карчи
Кража со взломом – твой профиль строгий пилотский – ограбление касс   в каске твоя голова.
дрожаще влюбленный – вы безнадежно сдохли… вверх прошумел черный баркас   колыхаясь едва…
природа сбоку на прискоку уна приводе роде воде… дря!!.. –
Ответ Карчи «Вогарчи»
Чол чло-ал жан-чол чул чуллы вожулы фужулы у-у чурры <…>рр мурр чол чбой . . . . . . . . . . <…>ьнь чольнь чуленек чурик й чек