Выбрать главу

Есенин пришел в жизнь рязанским деревенским парнем со всей широтой его размаха, со всем его диким буйством и с полной возможностью погибнуть в чуждой среде и в чуждых условиях жизни. А в чуждые условия жизни Есенин попал в тот день, когда он бросил рязанскую деревню и приехал в большой город да еще в патриотические объятия. С этого дни его стихи отмечены тоской по родным полевым просторам:

Край любимый! Сердцу снятся Скирды солнца в водах лонных. Я хотел бы затеряться В зеленях твоих стозвонных
…Духовитые дубровы Кличут ветками к реке.

Но вернуться в духовитые дубровы уже нельзя. Раз вдохнул городской воздух и отравлен им. Мы, конечно, не хотим сказать, что всякий город – всякому человеку гибель. Наоборот – и это так ясно – всякому, принявшему до конца городскую культуру Советских центров – в этой революционной городской культуре – жизнь новая и плодотворнейшая. Но в Есенине слишком сильна была крестьянская стихия, да еще с загулом и «воздыханием», городская организованность была ему не впору; и он в городе находил самое неорганизованное – богему, он обратился в деклассированного интеллигента. Есенин страстно хотел жить в Руси Советской, но это было не по нем; как бы вне зависимости от его воли он попал в Москву кабацкую – в безобразную ширь скандала, о которой говорят многие его строки:

Все живое особой метой Отмечается с ранних пор, Если не был бы я поэтом, То наверно был мошенник и вор…
Оттого прослыл я шарлатаном, Оттого прослыл я скандалистом…
Я читаю стихи проституткам И с бандитами жарю спирт…
…И я сам, опустясь головой, Заливаю глаза вином…
…И известность моя не хуже, От Москвы по парижскую рвань Мое имя наводит ужас, Как заборная, громкая брань…

Так, попав в город, Есенин не сумел и не мог взять от него лучшее. Он взял от него худшее – кабак, богему, – и это – одна из причин его гибели. Воспоминание о родной деревне некоторое время еще поддерживало его. Но это продолжалось недолго. В конце концов он сознает, что возвращение к хатам для него невозможно. Он попробовал было все-таки вернуться, но в родных местах он стал чужим:

…Здесь некому мне шляпой поклониться… Моя поэзия здесь больше не нужна Да и пожалуй сам я тоже здесь не нужен.

И вот – родные края навеки покинуты:

…Цветы мне говорят – прощай! Головками склоняясь ниже, Что я навеки не увижу Ее лицо и отчий край. Ну, что ж, любимые, ну что ж! Я видел вас и видел землю И эту гробовую дрожь, Как ласку новую приемлю.

Да, к последней гробовой дрожи привела Есенина разлука с деревней и неприятие города.

И не только это одно. В наше время и поэту и читателю определяюще важно отношение поэта к революции. Что же? Есенин в прежней своей лирике жил среди мистических образов:

…Хаты – в ризах образа… …Схимник-ветер… …Синий плат небес… …с златной тучки глядит Саваоф… … трерядница (икона триптих)… … преображение…

Эти стихи печатались, да и писались тоже, уже после Октябрьской революции. Но писавши их и печатавши, Есенин все-таки чувствовал, что не такие слова сейчас нужны, что в новой России, в Руси Советской, поэт не может быть таким, каким он был в дореволюционные времена, и воспевать райские двери да «радуницы божьи». Есенин пытается писать на революционные темы. Но не приходится скрывать того, что у Есенина всегда выходило – чем революционнее, тем слабее. Стихи, например, о Ленине, прямо вызывают недоуменье: полно, Есенин ли это?

И вся революция не впору Есенину, не по нем.

Как изо всей городской культуры он избрал путаницу и разгул, так и изо всей революции он увидел и принял только стихийное буйство, т.-е. опять-таки в известной степени путаницу и разгул.

В Есенинских стихах о революции она предстает не как строительство, а как разгулявшаяся стихия. И Есенин сознает, что она на самом деле не такова. Есенин сознает, что он отдать революции свое творчество не может:

Отдам всю душу Октябрю и Маю, Но только лиры милой не отдам.