Народ толпой повалил в лавку: кто несет старое вышитое платье, кто шымакш, кто еще что-нибудь.
Пришел однажды с узелком в руке и Эман. Он пригладил усы и спросил лавочника:
— Говорят, ты старинные вещи берешь?
— Не я, а мой постоялец.
— Новый приказчик что ли?
— Какой он тебе приказчик? Ученый человек, вот он кто!
— Вот оно что! Ну, тогда зови сюда своего ученого.
— Ишь ты, быстрый какой! Не видишь что ли, люди раньше тебя пришли, и то дожидаются.
— Что, они тоже стрелы принесли?
— Неужто стрелу отыскал?
— Мы не то, что некоторые! Я бы с какой-нибудь ерундой не пришел. Вот у тебя, тетушка, к примеру, что там такое?
— У меня, милый, светец!
— А у тебя. что, дедушка?
— Да вот, принес лапти из бересты.
— А ты что, сестренка?
— Вышивку.
— Вот видишь, уважаемый, — Эман повернулся к лавочнику, снова пригладив усы и уперев руки в бока. — Все принесли бросовые вещи, а у меня старинное, так сказать, марийское оружие. Можешь ты это понять? Иди, скажи своему ученому, мне долго ждать недосуг.
Лавочник засмеялся, за ним засмеялись и остальные, собравшиеся в лавке, как бы угождая ему.
— Ишь, барин какой нашелся, ждать ему недосуг! Ха-ха-ха!..
— Ну, коли так, я другому ученому продам. Как раз сегодня в город еду. Там один барин еще с прошлого года все ко мне пристает: «продай» да «продай».
— Погоди, Эман, я ж смеюсь не со зла, не обижайся. Сейчас скажу постояльцу, он, небось, уже отобедал. Стрелами-то он особенно интересуется, наверное, возьмет, — сказал лавочник и почему-то вздохнул.
Он ушел через левую дверь в другую половину дома и, вернувшись, сказал;
— Господин ученый сейчас выйдет. А вы кончайте тут своей махрой дымить, запах от нее тяжелый. Бери-те-ка лучше папиросы «Шуры-муры». Дешево и мило!
— Вот продам свой товар, куплю твои «Шуры-муры», — пообещал Эман.
— То ли продашь, то ли нет, — вздохнула женщина, державшая в руках вышитый нагрудник.
Вскоре дверь отворилась, в лавку вошел Эликов. Все столпились вокруг него. Он бегло осмотрел вещи, приговаривая: «Это не возьму, это не надо, такое уже есть». Потом спросил:
— Кто принес стрелу?
Эман снял шляпу, пригладил усы и протиснулся вперед:
— Я принес, господин ученый, от прадедушки еще осталась.
Кто-то в толпе засмеялся, но ученый взглянул строго, и смех оборвался.
— Не шумите! — крикнул лавочник. — Кто не продает, не покупает — идите по домам! Приходите завтра, завтра привезу новые товары — ленты, соль, чай, кренделя.
— Нельзя ли об этом попозже? — сухо спросил Эликов, и лавочник сконфуженно замолчал.
Люди стали расходиться. Немного погодя из лавки вышел Эман с папиросой в зубах. С тросточкой в руках, как какой-нибудь барин, он важно вышагивал серединой улицы.
— Продал стрелу, браток Эман? — спросил старик, сидевший возле своего дома.
— Хе, я да не продам! На-ка, дед, папироску. Ох и душиста!
— Правда, мороша. Ты знал, что он стрелы ищет?
— Я такого дурака давно поджидал…
— Нешто можно ученого человека дураком обзывать?
— Был бы умным, не купил бы стрелу, которую я сам вчера сделал. А он, дурак, поверил, что она мне от прадеда досталась.
— Да ну-у?
— Вот те ну! Только никому не сказывай!
— Ха-ха-ха, браток Эман, ло-овко!
Но слух о том, что Эман, сын Орванче Кугубаева, надул ученого, пошел по деревне.
Хозяйка «казенной квартиры» гостила в Боярсоле — соседней деревне — у замужней сестры. Вечером там собралось несколько женщин, и пошли пересуды про приезжего, мол, не похож он ни на приказчика, ни на сборщика податей, и кто же он такой есть? Одна из соседок высказала предположение:
— Видно, он из тех татар, что всякий хлам собирают. Говорят, потом из этого хлама бумагу делают.
— Никакой он не татарин, — оказала другая, — и не похож на татарина. Русский он. Из себя видный такой…
— Красивый?
— Ха-ха, тебе-то что до его красоты?
— Как что? Или забыла, что она солдатка?
— Муж-то все еще в японском плену?
— Ну да, где же еще быть ему?
— Чего же он старые вещи покупает? Может, торговец все-таки или приказчик?
— Да нет, наш лавочник говорит, что он ученый какой-то. Уж лавочнику-то лучше знать.
— А какое старье он берет?
— Не старье, а вещи старинные: вышивки, шымакши, поддевки, стрелы, ковши старые, светец и всякое такое.
— Коли так, то вы там, в Коме, хорошо подзаработали, тетушка?
— Куда там! Он же не все подряд берет, с выбором, да и платит не так уж много. Богатым, говорят, платил дороже.
— Богатый всегда с прибылью, потому что есть чем угостить…
— Вот я слыхала, что скоро опять война с Японией, поэтому, видать, и собирают одежду и стрелы.
— Кого же нынче на войну брать? Мужиков и так мало. Остатки подберут, и на племя не будет…
— Баб станут брать, остригут волосы и…
— Будет вздор-то молоть! Пусть лучше тетушка расскажет, что еще делал в Коме этот русский.
— Что делал? Чудной он какой-то. Гляжу, топчется вокруг летней кухни Орлая, углы ощупывает — мерит, по бревнам стучит. Вынес из кухни пивной котел и ну в наго колотить. Потом залез на крышу, посмотрел оттуда в какую-то длинную трубу и запел петухом.
— Ой. бабоньки! — воскликнула одна женщина. — Я знаю, кто он такой! Он колдун! Ей-богу, колдун^ Или ведьмак.
— Насылает на баб бесплодие, — сказала женщина в старом платке.
— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросила ее соседка в городской дорогой шали.
— Да так уж, знаю.
— Нет, ты скажи, почему ты всегда больше других знаешь?
— Ты бы тоже рада знать, да ума не хватает.
— У кого? У меня?
— У кого же еще!
— Да как ты смеешь так говорить, а?
— Не ори, думаешь, если богатая, так все тебя боятся, бессовестная!..
— Перестаньте, не надо, — принялась унимать их хозяйка, но было видно, что на самом деле она была бы не прочь посмотреть, как эти двое вцепятся друг в друга.
— Что ты сказала? А ну-ка, повтори!
— И повторю! — женщина в старом платке осмотрелась кругом. Все выжидающе молчали. Тогда она повернулась к богатой соседке, которая стояла, скрестив руки на груди, засмеялась и вдруг, оборвав смех, со смаком плюнула богачке в лицо. Та, не утершись, рванулась к обидчице, вцепилась ей в волосы, и обе покатились по полу.
Хозяйка, стоявшая возле окна, вскрикнула:
— Кто-то на тарантасе с того конца едет! Из Комы, видать. Сестрица, не знаешь ли, кто такой?
Гостья из Комы подошла к окну.
— Ой, господи! Это же русский колдун! Ей-богу, он!
— Ба-боньки! Нечистая сила! Прячьтесь!
— Быстрей, быстрей! — женщины, толкая друг друга, кинулись к двери. Те. что дрались, вскочили с пола и, не поправив распатланных волос, выбежали из избы следом за другими.
Хозяйка дома, встав у окна так, чтобы ее нельзя было заметить с улицы, осторожно наблюдала за проезжавшим по улице человеком, одетым в черное. На козлах сидел парнишка — младший приказчик из Комы. Когда они проехали мимо, хозяйка облегченно вздохнула.
Между тем тарантас свернул к дому писаря.
— Дядя, — сказал парнишка пожилому писарю, который что-то мастерил, орудуя ножом, — хозяин велел тебе сказать, чтобы получше за этим гостем ухаживал.
— Добрый день, — поздоровался Эликов по-русски.
— Добрый день, присаживайтесь, сейчас самовар поставлю, — засуетился хозяин.
— Ты сельский писарь? — спросил Эликов.
— Так точно, ваше благородие! — словно солдат, отрапортовал писарь.