Решив не забивать голову ненужными мыслями о тех, кто должен волновать меня меньше всего, оглянулась назад в надежде, что вещи уже достали из багажника, и мы можем идти дальше. Увидела я почти то, что хотела - мой чемодан и сумку с Буцефалом уже выгрузили, и сейчас занимались багажом Ангелины. Но, даже не смотря на то, что отчим уже закончил разговор с тем человек и стоит радом с машиной, просматривая документы, двигаться дальше - в школу мы всё ещё не могли, нужно было ждать пока весь багаж 'сестренки' выгрузят.
Подойдя к своим вещам первое, что я сделала - это приоткрыла сумку с Буцефалом и посмотрела как он там. Увиденное меня порадовало и умилило одновременно - пушистик свернувшись клубочком мирно посапывал. Я очень надеялась, что он так проспал всю дорогу и никак не выдал своего присутствия, пока я спала. Прикрыв сумку, чтобы лучи солнца не разбудили хонорика, поставила её обратно на чемодан.
Не успела я это сделать, как ко мне подошел тот мужчина в черном и с репликой 'Прощайтесь' указал рукой в сторону отчима, обнимавшему Ангелину. И когда они только успели? Кивнув мужчине, пошла в ту сторону.
Обниматься и целоваться на прощание с отчимом или матерью мне не очень хотелось, да и не думаю что им это нужно. Конечно, в глубине души ещё с детства осталось желание, чтобы меня любили также как и Ангелину, хвалили за каждую оценку, жалели при каждой неудачи, выполняли любые прихоти, но я понимала, что такого никогда не будет.
Отойдя в сторону машину, я заметила, что отчим, уже передавший свой 'цветочек' в объятия мамы, направился в мою сторону. Раздражение в его глазах не предвещало ничего хорошего, и интуиция меня не подвела:
- Веди себя нормально! Не смей позорить меня. - схватив меня за подбородок прошипел отчим. - Во всём слушайся Ангелину. Ты поняла меня?
- Да. - тихо ответила ему.
- Не слышу?!
- Да! - чуть громче ответила, так чтобы он услышал.
- Вот и хорошо. И только попробуй выкинуть какой-нибудь фортель, мало не покажется!
Он отпустил меня, не забыв пренебрежительно осмотреть меня с ног до головы, развернулся и пошел обратно к машине.
Не успела я облегченно выдохнуть, от мысли, что они наконец-таки уедут и наша следующая встреча будет не скоро, как ко мне подошла мама. Она не стала меня обнимать или указывать мне, что делать, угрожающим голосом, а просто заговорила:
- Прошу тебя, не лезь ни к кому. В этой школе учатся дети весьма состоятельных людей, переходить дорогу которым очень опасно. Они с легкостью смогут сделать так, что все усилия Эдуарда будут тщетны. Вся роскошь, окружавшая нас всю жизнь, может исчезнуть. И будут последствия, за которые ты ответить не сможешь... Я этого совсем не хочу. И не думаю, что ты этого хочешь. - она моргнула и потерла большим пальцем обручальное кольцо, стоившее не меньше ста тысяч, наверное, задумавшись, что будет, если отчим потеряет свой бизнес. - Поэтому не переходи никому дорогу и не привлекай к себе внимание. - мама на секунду замолчала, как бы переводя дыхание и смотря на мою реакцию. А может, она просто придумывала, как можно было бы продолжить, чтобы окончательно добить меня. - И перед тем как что-то сделать, подумай о последствиях. - она выразительно посмотрела на меня, высматривая понимание в моих глазах, но там была только растерянность. Я уже было подумала, что проповедь закончена и мне удастся сбежать от её взглядов и слов, как она, буквально впихнув мне в руки небольшую сумку, находившуюся до этого в её руках, добавила: - Здесь всё, что тебе потребуется в школе.
Она уже развернулась и собралась уходить, как вдруг, повернув голову в мою сторону, напоследок проронила:
- Подумай о моих словах.
Сказав эту - последнюю фразу, она, развернувшись, пошла к отчиму, который находился с другой стороны машины. А я так и осталась стоять на месте, опустив глаза к земле, переваривая сказанные матерью слова.
Меня очень обидело то, что она даже слова хорошего мне на прощание не выдавила. Нет, конечно, я привыкла, что что-то стоящее она мне говорила весьма редко, но сейчас, перед долгой разлукой с родным ребенком, можно было хотя бы обнять. А она наговорила мне всякую чушь, которую, я и без неё могла бы понять. Однако то, в какой форме она мне всё это поведала, сильно расстроило меня, что даже в носу предательски защипало. А в районе груди я почувствовала ту боль, приходившую каждый раз, когда мои попытки добиться от мамы хоть капли любви или понимания проваливались. В голове снова всплыли вопросы 'Почему она меня не любит?', 'Что я сделала не так?', 'За что мне всё это?', и 'Почему я не родилась в счастливой семье, где меня бы все любили?'. И эти они как всегда остались без ответа, причиняя ещё больше боли. Но я не хотела в который раз ронять непрошенные слезы из-за поведения той женщины, которая родила меня и променяла на дочку Эдуарда Васильевича, поэтому постаралась подумать о чём-нибудь другом, что бы хоть как-то отвлечься.