А тут ещё надо подготовиться к встрече с главбухом. Этот господин ему вчера заявил: «По воскресеньям я пью кофе в десять. Так что прошу к одиннадцати». И тон был такой, словно профессор разрешает себя побеспокоить студенту–двоечнику. Ну, поглядим, уважаемый Валентин Григорьевич, как вы объясните нам ваши бухгалтерские фокусы…
В горотдел Игорь почти бежал по пустынным улицам. Уехали или не уехали?..
Уехали! Дежурный весело и чётко доложил ему об этом, вскочив из–за стола. Он словно ждал появления капитана Откаленко в этот ранний час. И без запинки назвал фамилии уехавших. Даже удивительную кличку собаки — Бог.
— Мы так и говорим, — засмеялся он. — «С Богом поехали». Значит, будет порядок. Это, знаете, не собака, а… — он сделал неопределённо–восторженный жест рукой. — Её даже в Москве знают!
Потом Игорь поднялся в кабинет Томилина и достал из сейфа бумаги.
Через час дежурный принёс ему сводку происшествий по городу.
— По области тоже скоро получим, — доложил он.
Игорь внимательно просмотрел сводку. Драка на вокзале, угон мотоцикла, пьяный дебош в квартире, пожар в доме на улице Гоголя, в вытрезвитель доставлено двое пьяных, кража из сарая… Ничего такого, что бы его заинтересовало, в сводке не было.
Он снова углубился в бумаги.
Ровно в одиннадцать Игорь уже звонил в квартиру на третьем этаже нового дома по улице Декабристов.
Дверь открыла маленькая седенькая женщина в переднике. Она окинула Игоря насторожённым взглядом исподлобья и сказала:
— Валентин Григорьевич ждут. Вон туда проходите.
И указала скрюченным пальцем на одну из дверей. Игорь постучал.
— Да, да! Прошу! — ответил ему сочный бас из–за двери.
Навстречу Игорю поднялся с дивана, отложив книгу, высокий, тучный человек в малиновом халате. Розовое, царственно–холёное лицо его с отвислыми щеками и мешочками под глазами несло на себе отпечаток благодушия и сытости. «Превосходное пищеварение, — иронически подумал Игорь. — И нервная система тоже».
Олешкович провёл пухлой рукой с толстым, врезавшимся в палец обручальным кольцом по седым волосам, потом протянул её гостю. Рука была огромной и: удивительно мягкой.
— Прошу, — повторил он, плавно указав на мягкое кресло около журнального столика, и, опустившись в другое, напротив, спросил, запахивая полы халата. — Чем могу служить?
— Хотелось бы, Валентин Григорьевич, уточнить некоторые факты по делу Лучинина, — ответил Игорь. — Но прежде, каково ваше мнение вообще поэтому делу?
— Гм, «вообще»…
Олешкович удобно откинулся на спинку кресла и сплёл руки на животе, вертя большими пальцами, потом сдвинул вверх мохнатые брови и неопределённо пожевал губами.
— Так вот, видите ли, вообще скажу вам приватно: Евгений Петрович мне весьма импонировал. Весьма! Человек дельный, мыслящий и к тому же обаятельный. Однако горячий и спорщик. Приходилось иной раз, так сказать, охлаждать. При этом надо заметить, не обижался. Да–с. Словом, — Олешкович развёл руки, — как угодно, но обвинениям в его адрес поверить не в силах. Да–с, не в силах.
— Однако некоторые факты все же требуют уточнения, — упрямо возразил Игорь, доставая бумаги.
— Извольте. Что могу, уточню.
— Ну вот, к примеру, — Игорь взял одну из бумаг, — факт выплаты денег некоторым рабочим по приказу Лучинина, хотя нарядов на выполненную ими работу не было. Как это объяснить?
— Весьма просто, — пожал плечами Олешкович, потом наклонился к столику и двумя пальцами придвинул к Игорю полированный ящичек на подставке. — Прошу. Курите.
Он слегка приподнял ящичек, и на его поверхности через образовавшуюся на миг прорезь появилась длинная папироса.
— Спасибо. Я привык к своим, — ответил Игорь, доставая из кармана сигареты.
— Да, да. Конечно, — согласился Олешкович, беря папиросу. — А я, знаете, никак к этим сигаретам не привыкну.
Они закурили от зажигалки, которую Игорь предупредительно протянул через столик Олешковичу. Глубоко затянувшись, тот продолжал:
— Да–с. Так вот, позвольте заметить, объяснение тут весьма простое. Пресловутые эти наряды существовали. В нашей книге регистрации они значатся поступившими. Но к моменту ревизии их у нас не оказалось.
— То есть как это не оказалось?! — удивлённо воскликнул Игорь.
— А вот так и не оказалось, — развёл руками Олешкович. — Работник бухгалтерии получил у меня за это строгий выговор.
— Но, позвольте, Валентин Григорьевич, кому же это понадобилось их украсть?
— Ума не приложу. Но факт. Украли. И, замечу, не мои работники. Иначе они и в книге учёта что–нибудь выкинули. Люди понимающие.
— Та–ак, — задумчиво протянул Игорь. — Но как же комиссия?
— Отказалась принять во внимание. Точнее, заявили, что наряды, видимо, были фальшивые и, узнав о ревизии, их поспешили уничтожить. Величайший абсурд, доложу вам. И это своё мнение от комиссии я не скрыл, Игорь сделал пометку в бумаге и спросил:
— Вы мне потом разрешите познакомиться с этой книгой?
— Ради бога. Заодно побеседуете и с моим работником. Бурашникова Анна Николаевна. Весьма квалифицированный бухгалтер. Утерять эти наряды никак не могла.
«Бурашникова, Бурашникова… Где–то мне попадалась эта фамилия…» — подумал Игорь.
— Ну, хорошо, Валентин Григорьевич, — сказал он. — А как объяснить такой, например, факт? Лучинин передал Барановскому комбинату некоторое оборудование, объявив его утильным. А вы спустя четыре месяца направляете на комбинат счёт за это оборудование. Следовательно, оно не было утильным, так получается?
— Не совсем, — усмехнулся Олешкович. — Тут, изволите видеть, есть одна деталь. Оборудование мы отдали утильное. Это верно. Но потом комбинат прислал нам счёт по командировкам. А у нас по этой статье денег не оставалось. Что тут делать? Я и вспомнил об этом оборудовании. Евгений Петрович было вспылил. Я ему свои резоны выставляю. Он ни в какую. Поспорили. В конце концов подписал. Комбинат счёт этот принял. Баланс и сошёлся. Я это все от комиссии тоже не скрыл. Но опять–таки во внимание принято не было.
Они ещё долго обсуждали различные пункты акта.
Олешкович, несмотря на свои барственно–величественные манеры, изысканные выражения и малиновый халат с золотыми кистями на поясе, нравился Игорю все больше. За всем этим явственно ощущались безукоризненная честность, тонкая наблюдательность и безбоязненная прямота суждений.
Игорь согласился даже выпить чашечку кофе, который им принесла на подносе маленькая старушка в фартуке. Кофе оказался превосходным. По этому поводу Олешкович заметил:
— Рецепт заварки из Ирана вывез. Пришлось во время войны побывать. Могу поделиться, если желаете. Истинное наслаждение будете получать.
— Спасибо, Валентин Григорьевич. А не поделитесь ли мнением о некоторых товарищах? Вы ведь людей на заводе знаете.
— Ради бога! Если хоть в малой степени полезным окажусь.
Видно было, что Олешкович тоже проникся симпатией к своему молодому собеседнику.
О Черкасове он сказал пренебрежительно:
— Специалист, конечно, неплохой, но человек… Уважения не испытываю, признаться.
— А вот у вас там есть шофёр Булавкин. Что он за человек, на ваш взгляд?
Олешкович пожал плечами.
— Этого знаю мало. Да вот, видите, какой номер выкинул.
— Он, возможно, не один номер выкинул, — заметил Игорь. — Вот, поглядите, это письмо в редакцию газеты.
Олешкович, далеко отставив письмо от глаз, внимательно прочёл его, потом покачал массивной головой.
— Не он писал.
— Почему вы так думаете?
— Сведения–то эти откуда у него?
— Вот и я думаю: откуда? — и, помедлив, Игорь неожиданно спросил: — Скажите, а все эти факты Черкасов, например, мог знать?
— Отчего же? Мог, конечно, — пожал плечами Олешкович и брезгливо поморщился. — Омерзительно! Руки надо мыть после такого «документа». А есть, знаете, превосходные у нас люди. Вот, к примеру, Симаков Иван Спиридонович. Благороднейший человек, скажу вам. Умница. Бригадир слесарей. Так это разбойное племя на него просто молится. Редкое явление, доложу. Между прочим, член партбюро. Бо–ольшим уважением пользуется. Весьма рекомендую познакомиться.