— Моника выглядела прекрасно, — сказала Анита. — Но, наверное, она всегда отлично выглядела. Была весела и очень хотела вернуться. Она волновалась, как девочка, ожидая, когда же наконец попадет домой.
— Ко мне… ко мне? Она так сказала?
Он был так взволнован, а ложь по сравнению с этим была такая мелкая.
— Когда она говорила о вас, ее голос теплел.
— Мы очень любили друг друга.
— Да, я знаю, Клод. Она очень радовалась, что скоро будет вместе с вами.
— Ой, мамочки! — страдальчески воскликнула экономка и, всхлипывая, выбежала из комнаты.
Кэти и Эдвард наконец выбрали пластинку.
— Спасибо, дорогая моя. — Эти слова Клода прозвучали на фоне «Отражений в воде» Дебюсси. И, как отражение в воде, выражение лица Клода переменилось, стало менее трагичным, отрешенным.
— Она показывала вам свои драгоценности?
— Да, свои часы. И еще я заметила ее обручальное кольцо. Оно было просто прелесть.
— Нет же! — нетерпеливо перебил он. — Другие драгоценности. Она очень любила дорогие безделушки. Я баловал ее, потакал ее прихотям. Она увидит браслет или брошь — я покупаю. Я ни в чем ей не отказывал.
— Ни в чем? — отважилась она спросить.
Он отвел взгляд.
— Я всем известен своей щедростью, — произнес он с легким упреком.
— Я вам верю. Не надо клясться.
— А вы очень проницательны. — Он говорил тихо, и из-за музыки их никто не мог слышать.
Для остальных он по-прежнему казался скорбящим вдовцом, который беседует с сочувствующей приятельницей. Только Анита заметила происшедшую в нем перемену.
— Вы же знаете? — спросил он.
Она колебалась долю секунды:
— Да.
— Моника вам сказала?
— Да.
— Думаю, она возвращалась ко мне только потому, что хорошо знала, с какой стороны ее хлеб намазан маслом.
Даже сейчас, глядя на его ничем не прикрытое высокомерие, Анита не сказала ему, что Моника не возвращалась. Анита не могла быть такой жестокой.
— А зачем вы тогда все это наговорили? Конечно, я вам благодарен. На таком небольшом острове, как этот, сплетни — это хлеб, масло и джем. Конечно, мой имидж пострадает, если люди будут знать, что мой брак дал трещину. Однако мне интересно узнать, почему вы это сделали.
— Без всякой причины. Вы обманули меня. На какое-то время мне показалось, что вы и в самом деле очень переживаете.
— В самом деле? Конечно, я по ней тоскую. Она же была моей женой.
— Вы везде можете найти утешение.
— Сомневаюсь. Слишком сложно.
— Из-за имиджа?
— Вот именно. Если, конечно, я не познакомлюсь с какой-нибудь милой приезжей девушкой.
— Я тоже приезжая. Вы на это намекаете?
— Вы восхитительно откровенны! Да, на это я и намекаю.
— Я буду еще откровеннее. Вы меня в этом смысле не привлекаете.
Она чуть не добавила: «Вы мне вообще не нравитесь», но решила, что это будет уж слишком.
— Жаль, — сказал он, — потому что вы очаровали меня. Но я не смогу ухаживать за вами. Это будет нереспектабельно, вам пришлось бы приезжать ко мне.
— Вот этого никогда не будет.
— Никогда — это очень долго. Так вы уверены, что не видели украшений моей жены?
— На ней ничего не было. Кроме часов и кольца, о которых я уже вам сказала.
— Она не носила украшений. По соображениям безопасности она складывала их в кожаный мешочек, который прятала на себе. У нее был такой пунктик — не сдавать ценности в багаж.
— Я его не видела.
И только позже Анита поняла смысл его уловки. Дело не в том, что он пытался за ней ухаживать, — Анита не сомневалась: он пытался вызвать ее на более откровенный разговор. И никакого дела ему не было до того, как его жена выглядела или как была причесана. На самом деле его интересовали только ее драгоценности.
Чем больше она об этом думала, тем больше убеждалась, что маленький кожаный мешочек так и не был найден ни на груди Моники Перриман, ни где-нибудь еще.
Если бы драгоценности были у Клода, ему не нужно было бы проявлять такую настойчивость.
Он очень любил красивые вещи, и его дом служил ярким тому доказательством. И, как многие любители и коллекционеры, ничего не нравилось ему больше, чем демонстрировать свои сокровища. Как гордо водил он своих гостей по дому, останавливаясь у особенно интересных предметов! Если бы украшения жены лежали в сейфе, Анита не сомневалась, что и их он бы вытащил, чтобы гости могли восхититься его хорошим вкусом и отдать должное его щедрости. Он обладал тем типом самоуверенности, который нуждался в постоянной подпитке, и никогда не упустил бы возможности лишний раз продемонстрировать свою страсть к красивым вещам.