— Здравствуй, Верочка.
— Здравствуй.
Она ответила, но глаз не подняла, смотрела на цветы — красные, чуть-чуть распустившиеся розы.
— Вот видишь, все оказалось не так страшно.
Сейчас она боялась только одного: взглянуть ему в глаза. Ей казалось: стоит только взглянуть, и она разрыдается.
— Посмотри на меня, — просил Виктор.
Она взглянула и не узнала его. Перед ней стоял совершенно незнакомый человек.
«Кто это? — подумала она. — И что ему от меня нужно? Зачем он пришел? Да еще с цветами…»
И, вместо того чтоб разрыдаться, Вера вдруг расхохоталась.
— Ты чего? Что с тобой? — испугался Виктор.
— Ничего. Просто смешно. Потому что ты это вовсе не ты.
— Как это не я? — в глазах у Виктора застыл ужас.
— Тебя подменили. В роддоме. И дай мне, пожалуйста, пройти.
С тех пор она не видела Виктора и даже не вспоминала о нем. Навсегда вычеркнула из своей памяти. И если б не стук каблуков по деревянной лестнице… Как будто забивают гвозди в крышку гроба. Этот стук долго преследовал ее утрами и вечерами, на работе и дома. По ночам она часто просыпалась именно от этого назойливого, несмолкаемого, размеренного стука. Наконец, когда стало совсем невмоготу, она пошла в облоно и попросила:
— Пошлите меня куда-нибудь в деревню. В самую глухую. Где тишина.
— У вас неприятности по работе? — участливо спросила ее инспектор по кадрам.
— Нет. На работе у меня все в порядке. Просто мне нужно уехать отсюда. И как можно подальше. В деревню.
— Но почему в деревню?
— Понимаете, я в детстве очень болела, — сказала Вера Сергеевна, — у меня отнялись ноги. Ни больницы, ни врачи — ничто не помогало. И тогда меня отвезли в деревню к бабушке. Она водила меня босиком по росе. И вылечила. Поставила на ноги. Сейчас мне тоже нужно походить босиком по росе…
Так Вера Сергеевна очутилась в Снегиревке. Новая обстановка, новая работа, новые вокруг люди… И встретили ее хорошо. Поселили в старом, но еще крепком учительском доме. С крыльца этого дома открывался просторный вид на озеро, на деревню, на синеющие за деревней леса. По вечерам, когда смолкал наконец школьный шум, тишина вокруг устанавливалась такая, что ныло в ушах. Но и эта тишина не приносила успокоения. В тишине еще явственней, еще отчетливей раздавался стук каблуков по деревянной лестнице. Вера Сергеевна не знала, что и делать. Но уже где-то на третий день к ней в дом заявилась школьная уборщица баба Маня.
— А ты, девка, что смурная ходишь? Молодая, красивая, что тебе еще надобно? Ну, распустила крылья… Придется мне, старухе, взять над тобой шефство. — С той поры баба Маня не стала давать ей ни минуты покоя. Будила еще на рассвете, заставляла выгонять в поле свою корову Сивку, потом встречать ее с поля. То затевала походы в лес — за грибами, за земляникой, то предлагала: — А не наладиться ли нам с тобой, Веруша, в колхоз ходить? Лен поднимать. Знаешь, сколько на льне заработать можно? По пятнадцати рубликов в день. А с деньгами в кармане, глядишь, и жизнь веселее пойдет.
— Да какой лен? У вас же хозяйство! Когда только и управляетесь?
— Здоровится, вот и управляюсь, — давала пояснение баба Маня. — А здоровится потому, что думать о здоровье некогда. К тому ж я тоже по всем углам написала, что меня дома нету. Пусть хвороба мимо топает.
Нет, соскучиться с бабой Маней было нельзя. Привела однажды в дом тракториста Семку Сазонова.
— Чем не жених?
— Так он же еле на ногах стоит!
— Ну и что? Протрезвится, человеком станет. А наше бабье дело прощать, жалеть. Мужики, они и есть мужики. Что с них взять? У них у всех души пробкой запечатаны. Который осилит пробку — выкинет. А иной так всю жизнь с пробкой и живет. Нет, ты нос от Семки не вороти. Под хмельком, конечно, зато здоров, чертяка. Утром воду на коромысле несла, а дорога под дождем размякла, не перейти. Так он меня вот так поднял и вместе с ведрами через дорогу перенес. — Баба Маня радостно вздохнула, подытожила: — И тебя тоже будет на руках носить.
— Боюсь, как бы в грязь не уронил.
Когда Семку выпроводили, баба Маня сказала:
— Гляди, девка, больно ты горда. Как бы с такой гордостью совсем в вековухах не остаться.
Сегодня баба Маня опять заговорила о замужестве, предложила снова сделать любжу, на этот раз — оборотную.
— Как это — оборотную? — не поняла Вера Сергеевна.
— Не на суженого, а на суженую. На тебя, а чтоб ты сама кого-нибудь полюбила, потому как без любви молодым нельзя. И жизнь вся замрет, и род человеческий кончится.
— А может, я уже полюбила, откуда ты знаешь? — сказала Вера Сергеевна.