— Расскажите про аистов, — попросил Иван Макарович, — вы так интересно тогда про пчел рассказывали!
— Что рассказывать, вы, наверное, и сами знаете…
— Знаю только, что аисты приносят детей, — улыбнулся Иван Макарович.
— А что убивают собственных?
— Как — убивают?
— Аисты живут по законам древней Спарты: слабых сами уничтожают. Например, известный французский натуралист Жуэ пишет, что собственными глазами видел, как аистиха, недовольная своим птенцом-заморышем, тут же пробила ему голову клювом и выбросила из гнезда. А перед отлетом аисты собираются вместе, выделяют нечто вроде трибунала, и этот трибунал отбирает: кого можно допустить к перелету в жаркие страны, а кого нельзя — не долетит. Тут и начинается самосуд.
— Жестоко, — заметил Иван Макарович.
— Жизнь вообще жестокая штука.
— Зато уж что касается верности…
Но Вера Сергеевна перебила его.
— Неправда! Слухи о супружеской верности аистов сильно преувеличены. Тот же профессор Жуэ пишет, что он наблюдал одного аиста, который каждый год прилетал с новой супругой. — Она усмехнулась: — У них тоже, как и у нас.
— Значит, вы не верите в настоящую любовь? — спросил Иван Макарович.
— Что значит — настоящую?
— Единственную, неповторимую…
— А вы?
— Тогда держитесь! Я вам кое-что покажу!
И почти не сбавляя скорости, он круто повернул машину. Дорога пошла ухабистая, к тому же прямо в глаза било солнце. Одной рукой Вера Сергеевна загораживалась от солнца, другой старалась удержаться, чтобы не вылететь с сиденья.
Ехали довольно долго, потом, оставив машину, пробирались лесом, пока не открылась наконец поляна. Некошеная и уже порыжелая трава стояла на ней чуть не в рост человека, и поэтому Вера Сергеевна ничего не увидела.
Иван Макарович нырнул в траву и уже оттуда позвал:
— Идите сюда!
Он стоял у большого серого камня, заросшего зеленым мхом. Но с одной стороны мох был очищен, и она увидела высеченные на камне буквы. С трудом прочла:
«Сдес зарыт труп Ивана Федорова Лисиченки погипшево через Феклу Климову загорячую к ней любов».
— Что это? — обернулась она к Ивану Макаровичу. — Кто-нибудь пошутил, да?
— Ну почему? — серьезно ответил тот. — Настоящий могильный камень.
— Но ведь непохоже, чтобы здесь было кладбище.
— Самоубийц на кладбищах и не хоронили.
— Самоубийц?
— Я еще с детства помню, — сказал Иван Макарович, — мне бабушка рассказывала. Жил знаменитый сапожник Лисиченко. И полюбил он поповскую дочку Феклу. А та на него никакого внимания. И вот однажды он пришел к ней и полоснул себя по горлу сапожным ножом.
— А Фекла? — помолчав, спросила Вера Сергеевна.
— А Фекла, каждый раз проходя мимо этого камня, плевала на него. Угрызения совести ее не мучили.
— Неправда, — возразила Вера Сергеевна, — что плевала — неправда. Это не в характере русской женщины, тем более женщины, которую любили.
— Может быть. За достоверность фактов не ручаюсь. Однако этот факт, — он показал на камень, — налицо. Его поставил брат Ивана Лисиченки, тоже сапожник. Мне, бывало, бабушка рассказывает, а сама плачет. Только она почему-то жалела не Ивана Лисиченка, а Феклу.
— Феклу и надо жалеть, — согласилась Вера Сергеевна, — не ответить на такую любовь…
Неподалеку от большого могильного камня оказался еще один — поменьше, красный, гладкий, словно отполированный. Из-под него выбивалась струйка воды. Она поднималась чуть выше камня, но, обессиленная, падала на него, расплескивая мелкие брызги. Брызги, вобрав в себя цвет камня, сами казались красными и падали на него, как капли крови.
— Жутко здесь как-то, — поежилась Вера Сергеевна, — и лес гудит. Страшно.
— А я, наоборот, люблю здесь бывать, — сказал Иван Макарович, — устанешь от всяких дел, придешь, посидишь на камне… Никто ведь не знает про этот камень. Я сам только в прошлом году его обнаружил. Комплекс хотели здесь строить, пошли место высматривать, слышу: что-то булькает, ручей не ручей. Подошел, смотрю — могила. Почему здесь, среди леса? И как он вообще на это решился?
— Вы же сами сказали: любовь. Единственная. Неповторимая.
И вдруг он быстро шагнул к ней, обнял за плечи:
— Я не хочу, чтоб вы уезжали. Слышите? Не хочу. Я не знаю, что со мной, не могу объяснить, но вечером, когда светится в темноте ваше окошко… И все наделала молния. Маленький круглый шарик. Зачем вы хотели его схватить? Зачем?
— Не знаю, — медленно произнесла Вера Сергеевна, освобождаясь из его объятий. — Если б можно было все в этой жизни объяснить. Хотя бы самим себе. Не знаю…