Кудрат с Закиром наконец сочинили справку.
— Ну как? — с гордостью спросил Кудрат.
— Складно получилось, — удивился Садык.
Ему особенно понравилось начало: «Дана настоящая магазину…»
— Когда у Махкам-ака на пальце нарыв был, я ему несколько дней справки писал, — похвастался Кудрат, хотя об этом давно знала вся улица.
Закир стоял рядом с Кудратом и торжествовал. Он радовался любой удаче.
— Надо сообщить остальным, — сказал Закир, — как мы хорошо придумали. Рахиму надо сказать и Эсону-головотяпу. Мы все вместе в магазин пойдем.
Действительно, хорошо, если у всех бутсы будут. Прямо сегодня же пойти, и вечером на пустыре можно первую тренировку сделать. А потом можно на Бешагач пойти, сыграть там с большими ребятами.
Обо всем этом подумал Садык и потому с трудом выдавил из себя вопрос:
— А без печати справку примут?
Закир сразу огорчился, а Кудрат нисколько.
— Маленький, что ли? Конечно, без печати магазин не возьмет. Печать я достану. Я знаю, где она лежит. Я у Махкам-ака все знаю.
— Нет, — сказал Садык, — так не пойдет. Его обманывать нельзя. Если он сам поставит печать, я согласен.
— Конечно, поставит, — сказал Кудрат.
— А если он не поставит? — спросил Закир.
— Будем играть босиком, — твердо сказал Садык.
Ребята знали, что если он так говорит, спорить с ним бесполезно. Было решено, что Кудрат сейчас же пойдет в махалинскую комиссию и попросит председателя приложить печать. Конечно, тот согласится — ведь в справке все правда. А после обеда они впятером пойдут на улицу Карла Маркса, в спортивный магазин.
Садык попросил Закира подсадить его, достал из бывшего гнезда летучих мышей сверток, пересчитал деньги. Было шесть рублей четырнадцать копеек.
Махкам-ака председателем работал уже несколько лет. Это был смуглый голубоглазый невысокий старичок с черными усами, такими жесткими, что это было видно даже издали. Никогда еще махалинская комиссия не пользовалась таким авторитетом, как при нем. Махкам-ака всегда был в курсе всех уличных и даже домашних происшествий, и к нему часто приходили с жалобами.
А время было трудное. В Узбекистане только что закончилось проведение земельно-водной реформы. По новому закону многие богачи лишились своих земель и права продавать воду беднякам. Одни из них стали басмачами, другие, захватив все, что было ценного, бежали в города. И в Ташкенте появилось много таких людей. Они приезжали к родственникам и знакомым. Покупали дома и устраивались на работу. Все это было невозможно без махалинской комиссии, и поэтому у Махкам-ака стало много всяких забот. Появились и враги, хотя об этом мало кто думал.
Однажды к Махкам-ака пришел родственник бывшего купца Усмана, длинноногий Саидмурад, которого обычно называли Саидмурад-приказчик, и попросил справку о том, что он рабочий и из рабочей семьи. Справка была нужна для поступления на курсы советских продавцов.
— Нам нужны честные продавцы, — сказал Махкам-ака. — Почему ты хочешь с жульничества начинать?
Тогда тот предложил Махкам-ака взятку — сто рублей. Может быть, об этом никто не узнал бы, но Махкам-ака дал Саидмураду такой сильный пинок, что тот вылетел через дверь на улицу и сбил ишака, который вез на базар глиняные горшки.
Конечно, Махкам-ака не такой сильный. Как ни говори, а ему давно перевалило за шестьдесят. Просто, когда племянник Усман-бая положил на стол деньги, Махкам-ака швырнул их к порогу, а когда тот подбирал их с полу и все уже собрал, тогда Махкам-ака и дал ему ногой по тому месту, которое выпирало.
Много горшков тогда разбилось. Хорошо, что деньги несчастный Саидмурад еще держал в руках. Гончар, хозяин ишака, на базар даже не поехал. Домой повернул.
А председатель махалинской комиссии стоял в дверях своей конторки и, когда байский племянник полностью расплатился с гончаром, объяснил собравшимся:
— Когда-нибудь, в будущем, когда все-все будут честными, никаких справок никто просить не будет. Особенно фальшивых справок. Я убежден, что такое время настанет. Чем плохо?
Махкам-ака был человек аккуратный и очень заботился о своих посетителях. Поэтому он всегда приходил в конторку к девяти утра, в час дня уходил отдохнуть, а с трех до девяти вечера сидел в конторке или на пороге. Если он уходил куда-нибудь, то за стеклянной дверью поверх занавески вывешивал табличку: «Ушел домой», или «Пошел в исполком», или «Скоро буду». Таких табличек было пять, их нарисовал все тот же Кудрат, у которого был самый красивый почерк на всей улице. Обычно, проходя мимо конторки, Кудрат с гордостью поглядывал на таблички. Особенно ему нравилось: «Пошел в исполком», потому что в слове «исполком» он нарисовал много всяких красивых хвостиков и завитушек.