Самые разные грохоты гуляют в небе и на земле. Это налёт.
Постылый лязг немецких самолётов над самым полем. Пикируя, немец хочет попасть в зенитную батарею. Бомба падает в стороне. Огромный столб дыма заволакивает Летний сад. Свист и рёв, лязг и визг.
Но девушки-зенитчицы ловят на прицел воздушного бандита. Им не до страха. Они потом будут волноваться и переживать. Сейчас они ушли в свою трудную работу. Они забыли про шутки и про друзей, про всё. Они — бойцы, защищающие свой родной город.
Вот он снова идёт, бомбардировщик с чёрными крестами. Они слышат надтреснутый лязг его мотора, они засекают его курс. Он кружит над Невой и сейчас снова будет пикировать на их батарею.
Но разрывы зенитных снарядов пресекают путь немцу. Вот скользнул лёгкий огонёк, чёрный дым вырвался из-под хвоста, немец скользит на крыло и уходит за дома. Он не упадёт в городе. У него ещё большая скорость, и он вытянет из города, но рухнет где-нибудь в поле, в лесу. К себе ему не вернуться. С ним всё кончено. Потом найдут его наши бойцы и увидят, как огонь долизывает остатки крыльев.
Идёт другой самолёт. Немцы сегодня упорны. Этот вертится над районом, как бы ища минуту, когда будет перерыв стрельбы. Но орудия продолжают выбрасывать языки огня, глаза болят от напряжения. Голос девушки, выкрикивающей цифры, охрип, глаза её сузились, стали маленькими чёрными горящими полосками. В шинели жарко.
Каска давит на голову своей неуклюжей тяжестью. Скорей бы он бросил бомбу! Чего он медлит?
Время перестало существовать. Кажется, что бой продолжается уже целый день. За Невой вспыхнули пожары. Вокруг шипенье и свист осколков. Откуда-то принесло дым, низко стелющийся по земле. Немец совсем рядом.
Кажется, что он врежется в орудия.
Что-то приближается, захлёбываясь, ввинчиваясь в воздух. Сердце стучит. Какая-то немота овладевает телом. Будто нет ни рук, ни ног. Грохнуло невдалеке. Бомба. Что-то раскололось там, где был белый дом, старый дом за углом на Мойке. Кажется, там. Да, оттуда появляется коричневый дым.
И снова бьёт батарея, и снова хрипло раздаётся голос, называющий цифры прицела. Неужели это в центре города? Да, вон видна статуя римского воина с мечом, памятник Суворову, вон изогнулся Кировский мост. Вон начало улицы Халтурина... И всё-таки это поле битвы.
Враг ушёл. Прерывисто доносится сигнал отбоя. Но каждый час враг может вернуться. Надо быть начеку. Месяц, год... Пошёл уже второй год. Батарея на площади всегда в боевой готовности, всегда начеку. Пройдут годы, и молодая женщина скажет своему маленькому сыну, играющему у скамейки: «А знаешь, сынок, ты спрашивал, где я воевала? Вот здесь я воевала».
И маленький мальчишка оглянется с недоумением на дорожки, посыпанные песком, на клумбы с цветами и скажет разочарованно: «Здесь?» — «Да, здесь. Запомни это место, сынок. Здесь твоя мама защищала Ленинград».
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
Они прибегают на завод на роликах. По асфальту опустелой улицы мчатся их дружные стайки. Со стороны может показаться, что они — ребятишки и больше им нечего делать, как бегать по улице, смеясь и играя.
Но вот они подбегают к воротам старого завода и оставляют свои дощечки на колёсах. Это уже рабочие, это уже специалисты.
Когда приехала на один завод делегация с фронта поблагодарить за прекрасное оружие, сделанное для Красной Армии, то командиры, увидав за станками ребят, воскликнули.
— Ну и рабочий класс пошёл нынче!
— А вы не смейтесь, — сказал мастер. — Посмотрите, что они тут наизготовили.
И повёл приехавших в другое помещение, где принимали сделанные автоматы, винтовки, пулемёты и другое оружие.
Всё было сработано чисто, крепко, по-военному.
Девочки с тоненькими косичками, аккуратненькие, как птички, и мальчики с серьёзными лицами стали большими помощниками взрослых, защитниками Ленинграда.
Иные из них стали мастерами, и все их уважают и называют уже не Вася, а Василий Васильевич.
Василий Васильевич не уступит старому специалисту. Посмотрите на него, когда он проверяет прицельную линию пулемёта. Здесь нельзя ошибиться. Плохо рассчитал — и прицел будет негодный. Пулемёт не сможет стрелять правильно — значит, и немца из такого пулемёта убить нельзя. Да и не допустят с таким изъяном пулемёт в Красную Армию.
Вот почему такой строгий вид у Василия Васильевича, когда перед ним, зажатый в тиски, в точно рассчитанном положении лежит пулемётный прицел.
Я не знал лично Василия Васильевича, но я видел много других мальчиков и девочек. Их звали почётным именем: ремесленник. До войны оно звучало обыкновенно, но во время ленинградской осады это слово стало наряду со словами: сапёр, артиллерист, моряк, железнодорожник. Маленькие ремесленники были очень сознательные работники.
Они понимали, в каком городе они работают, они понимали, что их отцы и матери гордятся своими сыновьями и дочками, помогающими в обороне Ленинграда.
Конечно, они не походили на взрослых рабочих. Когда кончалась смена, они высыпали на двор, заваленный старым железом, грудами шлака, кучами разбитого кирпича. Но была на дворе весна. Солнце грело их замазанные смазкой лица, воробьи прыгали у больших серых луж, деревья скромно начинали зеленеть. Весенний ветерок приносил запахи далёких садов.
И в них просыпалось снова детство, и они начинали громко кричать, как маленькие воробьи, толкаться, бегать взапуски, тузить друг друга, хохотать и смотреть широко раскрытыми глазами, как в город приходит весна.
Их глаза снова смеялись, голос становился звонким, движения свободными. И тут уже и Василий Васильевич мог снова легко и просто превратиться в Васю и в Ваську и, забыв свой авторитет, поставить ногу на дощечку с колёсиками и промчаться по асфальту не хуже самого маленького своего товарища. Но он мог и не сделать этого, потому что на груди была медаль на зелёной ленточке — медаль за оборону Ленинграда, и он солидно отмахивался от приятелей и шёл, довольный своей работой, напевая такую же песню, какую поют красноармейцы, уходя на фронт.
27 ЯНВАРЯ 1944 ГОДА
Волна артиллерийского грохота прокатилась над Ленинградом. Небо зацвело ракетами — зелёными, красными, жёлтыми. Прожектор встал, как белый мост в чёрное вечернее зимнее небо. Багряные вспышки освещали снежные крыши. Залпы раскатывались над Невой.
И никто из ленинградцев не побежал в убежище, в укрытие, никто испуганно не прижался к стене, застигнутый такой канонадой на улице. Нет, улицы, набережные, площади были покрыты толпами радостно шумевших людей.
Они смотрели, как гасли, ударяя в невский лёд, разноцветные ракеты, как новые ракеты взмывали под самый купол ленинградского неба, как перекрещивались прожектора, впервые не искавшие вражеских самолётов.
Все говорили разом, плакали от радости, обнимались на улицах, пожимали незнакомым людям руки, качали бойцов и командиров. А пушки всё стреляли и стреляли.